– Не мели языком попусту, – посоветовал ей Эскил. – А то кто-то может не так понять.

– Мои слова не пустые, – возразила воительница. – И я говорю не об убийстве исподтишка. Гейрмунну нужно открыто выступить против конунга. Многие его поддержат.

– Время еще не пришло, – сказал Стейнольфур. – Гутрум пока слишком силен.

Гейрмунн знал: клятвенник имел в виду Хнитудр, но лишь немногие понимали истинный смысл сказанного. Эскил знал о силе браслета, Шальги тоже, а остальные – нет. Они знали только о подвигах Гутрума в сражениях, о том, как он убил Этельреда. Этого им было достаточно, чтобы согласиться с доводом Стейнольфура, как бы Бирна ни хмурилась.

– Если Гутрум настолько силен, что ж он тогда не убьет Эльфреда? – спросил Шальги. – Чего боится?

Этот же вопрос Гейрмунн много раз задавал себе. Хнитудр дает конунгу громадную силу. Гутрум мог бы отправиться в Суморсет с небольшим отрядом и победить. Однако он остается в Сиппанхамме. Что его держит здесь? По мнению Гейрмунна, возможных причин было две: конунг или утерял веру в браслет, или вынашивает тайный замысел, о котором никто больше не знает.

– Страх исходит из многих мест, – сказал Ветр. – Я видел могущественных воинов, робевших перед маленьким пауком.

– Это был ядовитый паук, – раздраженно возразил Рафн. – Смертельно опасный.

Он уже мог сидеть, а на щеках появился румянец. Большую часть дня Рафн по-прежнему спал, но Стейнольфур говорил, что главные опасности позади и теперь он пойдет на поправку.

– Думаю, паук по имени Эльфред сейчас плетет паутину, – сказал Эскил.

– Возможно, и Гутрум тоже плетет паутину, – вставил Шальги.

– Чтобы сплести паутину, паук должен выбраться из логова и рискнуть спуститься по ветке, – сказал Ветр.

Гейрмунн посмотрел на темный силуэт на фоне вечернего неба. Окна храма были еще темнее, не считая одного – слабой полоски света. Гейрмунн не понимал, почему Гутрум поселился в храме, и это его тревожило. Вёлунд и вёльва говорили о предательстве, проходящем через судьбу Гейрмунна, и теперь он начинал осознавать смысл их слов. Гутрум предал его и датчан, но не до конца, не до полного поражения, хотя временами Гейрмунн ощущал всю тяжесть измены конунга. Приходилось часто напоминать себе и о других словах предсказательницы. Она говорила, что Гейрмунн найдет способ преодолеть и предательство, и поражение. Вот только что это за способ?

Гейрмунн встал.

– Куда собрался? – спросил Стейнольфур.

– Попробую еще раз, – ответил Гейрмунн и кивнул в сторону холма.

– Что ж, иди, – усмехнулась Бирна. – Веди с ним разговоры. Но настанет время, и слова потеряют силу. Останется только одно: действовать. Если хочешь, чтобы воины следовали за тобой, не оттягивай этот момент и не прячься от него.

Гейрмунн кивнул, но не в знак согласия, а показывая, что услышал ее слова. Он повернулся и пошел вверх по склону. Ветер в тот день особенно неистовствовал, клоня ветви деревьев и затягивая звезды пеленой быстро бегущих облаков. Чем ближе к вершине, тем яростнее становились порывы ветра. Гейрмунн шел, опустив глаза, и едва не проглядел две фигуры, выскользнувшие из двери храма.

Они не были похожи на датчан. Даже в темноте Гейрмунн сумел различить на одном рясу, полы которой раздувались на ветру. Одеяние второго было причудливым, с какими-то кистями. На голове – столь же странная шапка. Словно воры, эти двое спускались по дальнему склону холма, минуя город. Пригибаясь, Гейрмунн последовал за ними, но те вскоре затерялись среди деревьев и стад спящих овец.

Подумав о Гутруме, он поспешил в храм, боясь, что конунга убили. Изувеченную дверь успели заменить новой. Гейрмунн кулаком забарабанил по ней.

– Гутрум! – крикнул он. – Мой конунг, ты меня слышишь?

Вскоре дверь слегка приоткрылась. Конунг выглянул в щель:

– Ты меня разбудил. Что тебе надо?

Голос Гутрума отнюдь не был сонным, а лицо – заспанным. Гейрмунн посмотрел вслед скрывшимся и едва не заговорил о них, но удержался.

– Зачем пришел? – повторил конунг.

– Прости, что разбудил тебя. Должно быть, это ветер. Мне почудились странные звуки.

Гутрум что-то пробурчал и хлопнул дверью, оставив Гейрмунна мерзнуть на ветру и раздумывать. Тот мысленно восстановил увиденное. Люди, которых он принял за воров, вышли из храма. Конунг не пострадал, но солгал, что спал. Гейрмунн понимал: спроси он о незнакомцах, конунг солгал бы и о них и, возможно, постарался бы сделать так, чтобы он не узнал правду.

После этого Гейрмунн каждый вечер приходил к подножию холма, ложился возле спящих овец и следил за лесом и склоном, рассчитывая, что незнакомцы вернутся. Свое занятие он держал в тайне даже от Стейнольфура. Так он провел восемь ночей, коченея от холода и с рассветом возвращаясь в шатер. На девятый вечер ему повезло: явился человек в одежде священника.

Гейрмунн бесшумно последовал за чужаком и легко повалил его на землю. Овцы с испуганным блеянием бросились врассыпную. Гейрмунн приставил к горлу лежащего отцовский нож и только теперь увидел, кого взял в плен.

– Иоанн?

Из глаз священника исчез ужас.

– Гейрмунн? Слава Богу.

– Погоди славить своего бога, – сказал Гейрмунн, не торопясь убирать нож. – Что ты тут делаешь, священник?

– Я… я… – запинаясь, заговорил Иоанн, – пришел посмотреть, как датчане обращаются с порабощенным населением Сиппанхамма.

– И девять ночей назад ты тоже приходил за этим?

Глаза Иоанна сверкнули.

– Я…

– Ты был в храме у Гутрума. С тобой был еще кто-то. Кто?

– Менестрель, – помешкав, ответил Иоанн.

– Что значит это слово?

– Рассказчик. Певец.

– Скальд, что ли?

– У датчан их называют так.

– А что несешь? – спросил Гейрмунн, заметив на плече священника кожаную сумку.

– Ничего особенного. Немного пищи…

– Отдай мне сумку.

– Гейрмунн, прошу тебя…

– Я сказал, отдай! Иначе силой заберу.

Гейрмунн думал, что Иоанн струсит. Но страх исчез, словно был наигранным. Глаза Иоанна сощурились, а тело расслабилось. Казалось, он совсем не боится ножа возле горла. Сквозь знакомые черты мелькнуло лицо совсем другого человека, о котором Гейрмунн ничего не знал и которого ни разу не видел за все дни, проведенные вместе.

– Ты меня убьешь, Адская Шкура?

– Не смей называть меня этим именем.

Гейрмунн схватил кожаную сумку. Тесемки задели нож у шеи Иоанна, отчего лезвие царапнуло кожу, оставив тонкую полоску крови. Гейрмунн убрал нож и отошел:

– Вставай.