В 07.00 солдаты польской парашютной бригады добрались до своих трех аэродромов. Туман был столь плотным, что виднелись лишь очертания ангаров, самолетов и зданий, но было теплее, чем в предыдущие дни, и поляки твердо верили, что на этот раз они полетят. Молодой польский офицер описал эту сцену: «У “Дакот” суетятся десантники, их снаряжение и личные вещи небрежно брошены на бетон взлетной полосы. Одни о чем-то спорят, другие отдыхают, третьи навещают друзей из соседних “Дакот”. Но никто не уходит далеко: все готовы к загрузке в любой момент. Бойцы все ищут знаки, способные подсказать, что этот вылет не отменят. Но его снова затягивают, час за часом»[966].

Вскоре после 14.00 туман рассеялся настолько, чтобы подать сигнал. Семьдесят два самолета взлетели с баз в Солтби и Котсморе, и еще сорок шесть – с базы «Спанхо». Большей части повезло прорваться сквозь непогоду над Северным морем, но «транспортникам» из «Спанхо» приказали вернуться, к ярости десантников, отказывавшихся верить, что их возвращают. Когда на земле они узнали, что другая группа продолжила путь, они, по их признанию, испытали чувство собственной бесполезности: «…хоть это и не наша вина, но повергает нас в отчаяние, пробуждает чувство беспомощной ярости и своего рода зависти к нашим товарищам на земле»[967].

В 16.05 немецкий связист в районе «Дюнкеркского котла» сообщил о многочисленных самолетах союзников. Штандартенфюрер Харцер приказал зенитно-артиллерийской бригаде оберст-лейтенанта фон Свободы занять новую позицию к юго-западу от автомобильного Арнемского моста. Шестьдесят истребителей подняли с близлежащих аэродромов. Немецкие отчеты об этом моменте полны восторга. «Сосредоточенный огонь зенитных орудий ударил по ним, словно огненный кулак»[968], – всего лишь одна из ликующих фраз. Немцы утверждали, что сбили сорок три самолета союзников. Один немецкий очевидец уверял, что погибли чуть ли не 60 % десантников, но по польским подсчетам такие представления невероятно оптимистичны.

Конечно, зенитный огонь был мощным. Польские десантники, по большей части ревностные католики, описывали трассы в свою сторону как «четки из искр»[969]. Пять «транспортников» С-47 были сбиты, а еще шестнадцать получили повреждения. Немецкие войска численностью около роты находились в зоне высадки или неподалеку. «Велась интенсивная стрельба и по самолетам, и по спускающимся десантникам», – говорилось в журнале боевых действий бригады[970].

Сразу после высадки убили немногих. «Приземляются и те, кого поразила пуля, – слегка романтично рассказывал один поляк о смерти в бою. – Их тела медленно и величественно опускаются под белым куполом, словно они тоже вступят в бой»[971]. Однако из урезанной группы Сосабовского в 957 бойцов было убито не больше четверых, и двадцать пять солдат получили раны или травмы. «А потом ближний бой с ножами и гранатами… Вскоре мы преодолели сопротивление противника и взяли одиннадцать пленных»[972]. Больше всего десантников беспокоило необъяснимое отсутствие 1-го батальона и половины 3-го батальона. Они не знали, что им приказали вернуться, и боялись, что их сбили.

Их капеллан отец Альфред Беднож, увидев колокольню церкви Дрила, немедленно отправился к местному священнику, по-видимому знавшему латынь. «“Позвольте представиться, я – капеллан польской армии”. Викарий удивляется: “Как сюда попал польский священник?” Я улыбаюсь и указываю на небо. Он понимает, что десантники, которые только что приземлились, – поляки, и мы обнимаем друг друга как братья. Викарий бежит к столу и протягивает мне прекрасный старинный крест: “В память о нашем освобождении от гитлеровцев!”»[973]

Немецкие контрудары по «Адскому шоссе». Сентябрь 1944 г.

Вскоре после приземления к Сосабовскому на велосипеде приехала член подполья Кора Балтусен. Она предупредила, что паром уничтожен и немцы контролируют этот участок северного берега реки. Устроив командный пункт на окраине Дрила в доме одного из фермеров, Сосабовский отправил патруль на берег Недер-Рейна, проверить, что с паромом. Разведчики вернулись и подтвердили слова Коры Балтусен. 1-я воздушно-десантная дивизия на другом берегу попала под шквал пулеметного и минометного огня, остатки железнодорожного моста тоже были в руках немцев. Никаких лодок не было видно[974].

В 22.30 появился перебравшийся через реку вплавь польский связист из штаба Уркварта капитан Людвик Зволяньский, в рубашке и трусах, все еще мокрый и грязный. За смуглый цвет лица его прозвали «черный бандит». Не зная пароля, он выругался достаточно громко, чтобы коллега-офицер узнал его голос и подтвердил часовым его личность. Он указал на командный пункт Сосабовского. Зволяньский вошел и, отдав честь, представился: «Капитан Зволяньский, сэр!»

Сосабовский, склонившийся над картой на столе, обернулся и изумленно уставился на него. «Какого черта вам тут надо, Зволяньский?» Капитан объяснил: Уркварт послал его, чтобы сообщить, что для переправы его людей через реку этой ночью им дадут плоты. Тот факт, что самому Зволяньскому пришлось плыть, не обнадеживал[975]. И все же Сосабовский выдвинул оба батальона к реке. К 03.00 плоты не появились, и он отвез большую часть бойцов обратно в Дрил, рыть окопы. На берегу при свете дня они были бы как на ладони.

Зволяньский передал и другой приказ Уркварта: сам Сосабовский должен был переправиться через реку при первой же возможности и явиться с докладом в штаб 1-й воздушно-десантной дивизии[976]. Сосабовский ничего подобного делать не собирался. Он считал безумием со стороны командующего оставлять свои войска таким образом, и, когда он позже узнал, что случилось с англичанами, когда командир дивизии, один бригадир и командир разведроты оказались отрезанными от своих, счел свое решение еще более оправданным.