Дала мне карточку, на которой был написан день и час, но я больше туда не ходила. Время шло медленно. Я все ждала какой-нибудь весточки от Маноло. Уилли и Тина просто смотрели телик, не докучали мне. Родила я прямо в квартире Лупе. Она помогала мне рожать, но Рамон ее побил, когда пришел домой, и меня тоже побил. Сказал: когда я им на шею села, это было еще полбеды. А теперь еще и ребенок.

Я стараюсь не путаться у них под ногами. У нас есть уголок в кухне. Маленький Хесус красивый, похож на Маноло. Я купила ему красивые вещи в секонд-хенде и в “Пейлесс”. Я до сих пор не знаю, что натворил Маноло, за что его посадили, когда он подаст о себе весточку. Спросила Рамона, а он: “Забудь ты своего Маноло. Попробуй лучше поискать работу”.

Пока Лупе на работе, я смотрю за ее детьми, прибираюсь в их квартире. Стираю все белье в прачечной-автомате на нижнем этаже. Но я очень устаю. Хесус плачет и плачет, no importa[263]. Лупе сказала, что я должна сходить с ним в clinica. А я боюсь ездить в автобусе. Mayates меня лапают, я их боюсь. Мне кажется, что они отнимут у меня Хесуса.

В clinica на меня опять рассердились, сказали, что мне надо было наблюдаться, пока я была беременная, что ему надо сделать прививки, что он слишком маленький. “Он весил семь фунтов, – сказала я, – мой дядя его взвесил”. “А теперь весит всего восемь”. Ему сделали укол, сказали прийти еще раз. Доктор сказал, что у Хесуса грыжа, это может быть опасно. Его должен посмотреть хирург. Одна женщина дала мне карту города, написала, как доехать на автобусе и поезде БАРТ до кабинета хирурга, сказала мне даже, где лучше стоять, когда поеду на БАРТе и автобусе обратно. Позвонила, записала меня к хирургу.

В clinica меня возила Лупе, ждала меня на улице в машине вместе с детьми. Я рассказала ей, что мне там говорили, и начала плакать. Она остановила машину, схватила меня за плечи, начала меня трясти:

– Ты уже не маленькая! Улаживай все! Мы тебя пока подержим, пока Хесус не выздоровеет, а потом тебе придется самой разбираться со своей жизнью. У нас слишком тесно. Мы с Рамоном устаем до смерти, а твой плачет день и ночь, или ты плачешь, и это еще хуже. Нам это надоело.

– Я стараюсь вам помочь, – сказала я.

– Да уж, спасибочки.

В день, когда мне надо было к хирургу, мы все встали рано. Лупе пришлось везти детей в садик. Садик бесплатный, детям там больше нравится, чем со мной дома, они обрадовались. Но Лупе злилась, потому что садик очень далеко, а Рамону пришлось из-за всего этого ехать на метро. Мне было страшно: автобус, потом БАРТ, потом другой автобус. Я перенервничала, утром не поела, в дороге мне хотелось есть, голова кружилась от страха. Но потом я увидела большую вывеску, про которую мне говорили, и поняла, что нам сюда. Мы ждали очень долго. Я выехала из дома в шесть утра, а доктор посмотрел Хесуса только в три. Я была очень голодная. Они мне все объяснили очень понятно, и медсестра сказала кормить его по-другому, чтобы молока было больше. Доктор обошелся с Хесусом хорошо, сказал, что он bonito, но подумал, что я его обижаю, показал медсестре синие пятна на его руках. Я этих пятен раньше не замечала. Да, так и есть. Я обижаю моего сыночка, mijito. Это из-за меня у него пятна, вчера ночью он все плакал и плакал. Я положила его с собой под одеяло. Прижала к себе крепко-крепко: “Тише, тише, не плачь, перестань, перестань”. Раньше я никогда его так сильно не прижимала. После этого он не стал плакать ни меньше, ни больше.

Прошли две недели. Я отмечала дни на календаре. Сказала Лупе, что мне надо поехать на подготовку к операции, а на следующий день – на операцию.

– Держи карман шире, – сказала Лупе.

Машина в ремонте. Она не может отвезти Уилли и Тину в садик. И я не поехала.

Рамон остался дома. Пил пиво, смотрел матч “Окленд Атлетикс”. Дети спали, я кормила Хесуса на кухне. “Иди сюда, prima[264], посмотри бейсбол, – сказал он, и я вошла в гостиную. Хесус продолжал сосать грудь, но я прикрыла его одеялом. Рамон встал взять еще пива. Пока он не встал на ноги, не видно было, что он пьяный, но тут он стал заваливаться, смотрю – он уже на полу, у дивана. Стянул с меня одеяло, завернул на мне майку. “Дай и мне немножко chichi[265]”, – сказал, начал сосать из другой груди. Я его оттолкнула, и он ударился об стол, но Хесус тоже упал, оцарапал плечо об стол. По его маленькой ручке потекла кровь. Когда я смывала ее бумажным полотенцем, зазвонил телефон.

Это была Пэт из кабинета хирурга, очень злая, потому что я не позвонила и не пришла.

– Мне очень жаль, – сказала я ей по-английски.

Она сказала, что можно прийти завтра – у другого ребенка операцию отменили. Я могу подготовиться к операции в тот же день, если я привезу Хесуса рано-рано утром, только чтоб я точно пришла. В семь утра. Она на меня сердилась. Сказала, что он может сильно заболеть и умереть, что, если я опять пропущу операцию, государство может отобрать у меня ребенка. “Вы это понимаете?”

Я сказала, что понимаю, но сама не поверила, что у меня могут отнять моего маленького.

– Завтра придете? – спросила она.

– Да, – сказала я.

Сказала Рамону, что завтра мне нужно везти Хесуса на операцию – может ли он посидеть с Тиной и Уилли?

– Думаешь, если я пососал твою титьку, тебе что-то причитается? Ладно, посижу. Я все равно без работы. Смотри, не вздумай ничего рассказывать Лупе. В пять минут отсюда вылетишь, пинком под жопу. Я на тебя чихать хотел, но, пока ты здесь, я уж немножко попользуюсь.

Тогда он повел меня в ванную, а Хесус лежал в гостиной на полу и плакал, а дети колотили в дверь. Он нагнул меня на мойку и тыкал и тыкал в меня, но скоро перестал, потому что был совсем пьяный. Соскользнул на пол, отключился. Я вышла из ванной. Сказала детям, что он заболел. Меня трясло, я на ногах не держалась: присела, укачивала mijito Хесуса, смотрела с детьми мультики. Не знала, что делать. Начала читать молитву “Pадуйся, Мария”, но мне казалось: тут везде такой шум, что молитву никто не расслышит.

Когда Лупе вернулась домой, Рамон вышел из ванной. По его глазам я поняла: он знает, что сделал что-то плохое, но не помнит что. Сказал, что пойдет прогуляться. А она: “Вот и хорошо”.

Открыла холодильник:

– Вот мудак, все пиво выдул. Амелия, сбегай в “Севен-Элевен”, а? О черт, тебе даже пива не продадут. Какая от тебя польза? Ты хоть пробовала искать себе работу, квартиру?

Я сказала ей, что смотрю за детьми, куда я могу выйти? Сказала, что завтра у Хесуса операция.

– Знаешь что, давай начинай, как только, так сразу. В продуктовых, в аптеке висят объявления – насчет работы, насчет жилья.