Взяв записку, он поклонился и ушел. Я откинулся на спину, чувствуя себя закованным в цепи Прометеем. В наши дни речевые способности куда важнее мускульной силы. А меня сковала немота.

Я дал себе обещание не испытывать больше терпение Господа своими тщетными попытками прорвать криком глубокую тишину ночи. Хотя втайне надеялся узреть некое знамение, когда первый луч солнца расцветит радугой морозные узоры на окнах.

И вот с рассветом я вновь попытался оживить свой голос. Тишина.

Тогда я по-настоящему испугался. Мне же крайне необходимо вернуть дар речи — не ради собственного удовлетворения, а ради Англии! Но Господь по-прежнему не слышал моих молитв. А если Он не внял им до сих пор…

Приближался полдень. Ко мне явился Брэндон. Он сильно сдал, мысленно отметил я. Как отстраненно наблюдаем мы старение наших сверстников, словно нас может миновать чаша сия. Порой мы наивно полагаем, что бремя лет распределяется весьма прихотливо и на плечи бедного друга ложится двойной груз, тогда как самих нас годы почти не отягощают.

Я уже подготовил список вопросов, который и вручил ему. Он быстро пробежал его глазами. Под ними набрякли старческие мешки.

— Да, число бунтовщиков увеличилось. Утром я получил донесение. Хотя, конечно, это сведения четырехдневной давности… вы же понимаете, зимние дороги… — Он неодобрительно покачал головой и продолжил доклад. — Но, судя по всему, их пока меньше пяти сотен. Они затянули старый мотив, ваша милость. Те, кто хотел танцевать под него, уже сплясали джигу во время «Паломничества». И после него — в оковах и на виселицах.

«И тем не менее они нашли новых сподвижников», — подумал я. Нескончаемые ряды мятежников и предателей подобны вырастающим по весне сорным травам.

— Разрешите ли вы мне, ваша милость, подавить бунт?

Он сказал это из вежливости.

Я кивнул. Пора уничтожить их раз и навсегда. Выдернуть сорняки с корнем — и дело с концом. И ведь именно те края, охваченные смутой, я хотел посетить вместе с королевой. Опрометчивое решение… Но как же манил меня этот далекий Север, который в равных количествах порождал туманы и бунтовщиков!

— Следует ли применить крайние меры?

«Иными словами, желаю ли я быстрой и жестокой расправы?» — переиначил я немного его вопрос и жестом выразил согласие. Ибо мягкость по отношению к мятежникам зачастую влечет за собой большое кровопролитие.

Отвесив почтительный поклон, Брэндон удалился.

Я мог положиться на него. Почти полвека он был моей правой рукой. Но если силы покинут его, как меня — голос… что будет тогда?

Солнце поднялось выше, и изморозь на подоконнике растаяла. С Рождества дни уже заметно удлинились, хотя еще недостаточно для того, чтобы обратить в бегство воинство зимы. А на Севере холод и мрак задержатся дольше, до самого апреля. Старому вояке Брэндону нелегко придется в тех суровых краях. Чтоб им провалиться, подлым изменникам, из-за них я подвергаю опасности ближайшего друга, без чьих услуг Англия не может обойтись…

Я поскреб ногтем замерзшее окно. Если мне не под силу справиться с болезнью, то уж с такой мелкой неприятностью я легко справлюсь. Хоть погляжу, что делается на дворе.

Мне понадобилась салфетка, чтобы убрать снежную стружку и водные подтеки.

— Салфетка, — пробормотал я, и паж тут же подсунул ее мне под руку.

Я усердно протирал стекло, и вот оно заблестело, как зеркало, и я увидел заснеженный двор во всей красе.

— Ах, — удовлетворенно вздохнул я.

И вздрогнул. Я говорил, меня слышали! Ко мне вернулся голос.

— Благодарю, — самым спокойным тоном сказал я пажу.

Он ответил легким наклоном головы.

— Все отлично. — Я вслушивался в свои слова, словно их произносил кто-то другой. — Теперь вы можете идти.

Паж поклонился и послушно вышел.

Я остался один. Меня колотило от волнения. Перекрестившись, я прошептал:

— Благодарю Тебя, Господи. Ты услышал мои мольбы.

Подойдя к скамеечке для молитв, я поднял глаза к распятому Иисусу. Мне показалось, что он улыбается.

Почему Господь восстановил мою речь в столь пустячный момент — когда мне понадобилась салфетка для очищения замороженного окна? И ради этого Он освободил меня от немоты!

В моей душе зародился страх. Выяснилось, что я понимал Господа гораздо меньше, чем мне казалось.

* * *

Паж, разумеется, тут же разболтал всем, что король заговорил, и вскоре мое молитвенное уединение было прервано.

Считая, видимо, что я вполне здоров, советники обрушили на меня все отвратительные подробности северного мятежа. Утверждения изменников: король — пособник дьявола, король стал анабаптистом, короля преследуют души убиенных им монахов — граничили с богохульством. Кем же правит английский монарх?

— Среди моих подданных полно отъявленных грешников! — воскликнул я, отвечая на свой мысленный вопрос. — Лишь несчастные бездельники вынашивают в душах мятежные замыслы.

Я окинул взглядом самодовольные лица моих советников. Что с ними? Какие злобные умыслы таятся в их душах?

— Ничего, скоро они столкнутся с такими неприятностями, что у них не останется ни времени, ни сил потворствовать вздорному неповиновению!

«И вам тоже, господа, придется несладко, — подумал я, глянув на советников. — Юнцы, покуда есть крепость и здоровье, забивают себе головы бредовыми идеями, но я покончу с этим. Нам с Брэндоном подвластно все, старые вояки знают, как управлять государством».

— Все они будут казнены за измену, а летом мы отправимся на Север утешать вдов. Трава не успеет вырасти на этих могилах! А сыновьям бунтовщиков придется встретить нас с нижайшими поклонами. Пускай подавятся своей злобой. Пусть змеи шипят по норам, но не смеют высовываться. Я заставлю их…

— Ваше величество!

С видом полнейшего изумления в гостиную влетел доктор Баттс.

Еще бы, его царственный больной встал с постели как ни в чем не бывало!

— Я случайно услышал о вашем выздоровлении, — обиженно произнес он. — Почему вы не послали за мной?

Я долго досаждал ему, вызывал по любому поводу, просил ухаживать за мной, в страхе цеплялся за него, а когда недуг отступил, тут же забыл о его существовании. Так же люди обходятся с Богом.

— Извините меня, — сказал я. — Так, господа, вы можете удалиться, оставьте нас с доктором одних.

Придворные с явным облегчением выполнили мое распоряжение.

— Я услышал ваш голос еще с галереи, — сообщил Баттс.

— Господь даровал мне выздоровление.

— Это еще надо проверить. И в полном объеме. Разумно ли сразу пускать в галоп лошадку, которая чахла от болезни и топталась в стойле две недели? Постепенно, мало-помалу — вот путь, ведущий к крепкому здоровью.