— Что случилось? — забеспокоилась я. — Снова плохие новости? Тебе пора перестать слушать радио. Мы ничего не можем поделать, только расстраиваемся.

— Пока тебя не было, звонил какой-то мужчина, — бормочет она. — Он говорит, друг… что он твой друг…

— Гарольд? Гарольд Обер? Что-то со Скотти?

— Не Гарольд. — Она качает головой.

— Мама, кто это был? Со Скотти все в порядке? Она собиралась сегодня на танцы в Покипси — что-то случилось на танцах? Там гололед…

— Нет, с ней все хорошо. — Мама взмахивает рукой, будто отгоняя такие мысли. — Это Скотт.

— Скотт звонил?

— Скотт умер, детка. Сердечный приступ. Ох, милая, мне так жаль.

Холодным декабрьским утром, когда большинство жителей города заворачивают подарки, пекут пироги, подпевают рождественским песенкам, играющим из радиоприемников, я оказалась на пустом вокзале «Юнион» в Монтгомери. Сижу одна на длинной деревянной скамье в центре зала ожидания. Перила балконов украшены гирляндами из еловых веток и красных лент. За высокими окнами виднеется стальное небо. Через витражную арку можно разглядеть платформу прибытия — она в тридцати футах от меня, сразу за дверями.

Мои зятья Ньюман и Майнор остались снаружи, чтобы держать в узде местных журналистов. Эти журналисты замучили нас звонками и визитами. Они хотят видеть плачущую вдову, желают услышать сенсационные заявления — в дополнение к опубликованному вчера длинному некрологу, в котором Ф. Скотта Фицджеральда назвали приемным сыном Монтгомери. Вот что я могу сказать по этому поводу, вот все, что имеет значение — простая, но такая важная для меня истина: Скотта больше нет.

Я живу с этой истиной уже два дня. Мы познакомились с ней, оставили позади шок от первой неприятной встречи и теперь перешли к непростому сосуществованию. Ее шипы уже не так остры, как в первую ночь, когда каждый вдох казался агонией и преступлением. Тутси и Марджори маячили надо мной, ожидая, не случится ли у меня срыв, а мама с побелевшим лицом наблюдала со своего кресла-качалки у камина.

— Его нет? — шептала я, обращаясь неизвестно к кому.

Я и сама ждала, когда меня захлестнут чувства, но этого не случилось. Произошло лишь то, что случается с каждым, кто потерял возлюбленного; мое сердце раскололось на две половины — «до» и «после и до скончания веков». А утром я позвонила дочери и сообщила страшную новость.

Сейчас я сидела на вокзале и вспоминала, какой костюм был на мне, когда я ждала в этом зале двадцать лет и восемь месяцев назад, весенним утром, когда поезд должен был умчать меня и Марджори в величайший город на планете, к молодому процветающему парню, который придумал и воплотил для себя и своей невесты такую романтическую и неразумную жизнь. Теперь я вся в черном — от туфель до простой шерстяной шляпки. Теперь Скотт, останки Скотта, нужно говорить так (Боже, как же неправильно это звучит!), едут на поезде в Мэриленд, где на следующей неделе состоятся похороны. Теперь поезд везет сюда мою дочь, нашу дочь, девочку, у которой осталась только мать.

— Но он говорил, что ему лучше! — возразила Скотти, когда я позвонила ей. — Он прислал мне старую шубу Шейлы, и мы — ой, мама… — прошептала она, и даже шепот был сдавленным от слез. — Я не должна была…

— Тшш, — шепотом перебила я, и мои глаза снова наполнились слезами. — Все в порядке. Я знала. Не знала имени, только и всего. Это ничего не значило.

— Он пожурил меня за то, как я напишу благодарственную записку — когда мне еще даже в голову не пришло вообще ее написать!

— Он всегда рассчитывал наперед. — Я слегка улыбнулась.

— Как может быть, что его больше нет? — спросила она. — Кажется, что это просто невозможно, да?

Да. Кажется, что когда прибудет поезд, с него сойдет Скотт, широким шагом пересечет зал и заключит меня в объятия. Расцелует мои мокрые щеки и спросит:

— Что такое? Ты думала, я не вернусь?

— Да. Глупо было так думать? — отвечу я.

— Это все побочные эффекты, — скажет он и мягко постучит меня по лбу. — Не о чем беспокоиться. Я сказал, что никогда тебя не оставлю, и я не врал. Ты знаешь меня, Зельда. Я человек слова.

Так и было. Все, что не сложилось у нас и у него, не сложилось, несмотря на его отчаянные усилия.

Раздается свисток — поезд предупреждает о своем приближении машины на переезде на Судебной улице, и вот уже слышится рокот. Я знаю, что когда увижу Скотти, то увижу черты Скотта в ее лице. Прошлое живет в настоящем, как он и говорил, как всегда писал. Это утешительная мысль.

А потом, когда закончится Рождество — странное, мрачное будет событие, Скотти снова сядет в поезд, на этот раз до Мэриленда. И снова поедет одна. Окружающие меня «наседки» боятся, что я не переживу похороны Скотта, и на этот раз я решила плыть по течению.

Мне не нужно присутствовать при прощании — я не прощаюсь.

После смерти Скотта Зельда передала адвокату их семьи желание покойного: тело должны предать земле в семейном склепе Фицджеральдов при церкви Святой Марии в Роквилле, штат Мэриленд. Однако настоятель церкви возражал, так как на момент смерти Скотт отошел от Католической церкви. В результате Скотта похоронили на кладбище «Роквилль Юнион».

Объединив усилия с Максом Перкинсом, Зельда передала рукопись «Любви последнего магната» и заметки к ней на редактуру Эдмунду Банни Уилсону. В конце 1941 года «Скрибнерс» опубликовали этот роман в сборнике, в который также включили «Великого Гэтсби» и пять рассказов, которые Перкинс счел самыми сильными работами Скотта. Книга, озаглавленная «Последний магнат», получила признание критиков и положила начало возрождению Ф. Скотта Фицджеральда, которому поспособствовало и то, что «Издательство вооруженных сил» выпустило «Гэтсби» и «Алмаз величиной с отель Ритц» в мягкой обложке и распространяло его среди солдат во время Второй мировой войны. Вскоре после этого, в 1945 году, Банни Уилсон составил компиляцию очерков под названием «Крушение», а под редактурой Дороти Паркер вышел сборник «Пишущая машинка Ф. Скотта Фицджеральда». Эти начинания повлекли за собой другие, и так Скотт стал частью литературного канона, заняв место, которое, как он верил, полагалось ему по праву. На сегодняшний день один только роман «Великий Гэтсби» разошелся более чем двадцатью миллионами экземпляров.

Так как Скотт умер в долгах, а посмертная публикация его работ не сразу начала приносить ощутимый доход, у Зельды и Скотти было только тридцать пять тысяч, полученных по страховке после смерти Скотта. Эти деньги должны были оплатить учебу Скотти и обеспечить содержание Зельде. Траст, организованный другом Скотта по Принстону, юристом Джоном Биггсом, ежемесячно выплачивал Зельде из этой суммы чуть менее пятидесяти долларов. Еще тридцать пять долларов составляла ее пенсия как жены ветерана. Поэтому Зельда продолжала жить с матерью в Монтгомери. Она поддерживала отношения со многими друзьями, в том числе с Сарой Мэйфилд, семейством Мерфи, Оберами и Ладлоу Фаулером, и приезжала к ним в гости настолько часто, насколько позволял бюджет.