твой поверенный в делах? То есть некоторым образом наш поверенный. Вот он и замешался. Ты его сам замешал, папочка. Давай лучше составим список приглашенных.

— Куда? — удивился папа.

— Ничего себе! — возмутилась я. — На мой день рождения! Мне тридцатого мая исполняется шестнадцать лет, ты что, забыл?

— Никоим образом, — сказал папа. — Приглашения уже разосланы. Вот, пожалуйста. Иди сюда.

Я пошла за ним. Мы прошли не в его комнату, а в дедушкину. Он достал из шкафа стопку бежевых прямоугольников из тонкого картона. «Глубокоуважаемый…» и много-много точек. И ниже «Адальберта-Станислава Тальницки унд фон Мерзебург имеет честь пригласить вас на обед по случаю своего шестнадцатилетия. К приглашению присоединяется ее отец Славомир-Рихард Тальницки». И внизу адрес какого-то ресторана с неизвестным мне названием.

— Где это? — спросила я.

— Это вместо «спасибо», — сказал папа. — Это в парке. Очень хорошее место. Новое. Прямо над рекой. Надеюсь, что дождя не будет. А хоть бы и дождь. Там будет шатер. Мы же с тобой говорили про шатер — вот, пожалуйста.

— Спасибо, — сказала я.

Конечно, по всем правилам я должна была броситься папе на шею, расцеловать его и радостно завизжать: «Спасибо, папочка! Какая прелесть! Какое чудо! Шатер в парке, над рекой! Это лучший подарок! Как я тебя люблю!» Но у меня совершенно не было настроения. У меня мысли уезжали куда-то в сторону. Я думала про госпожу Антонеску, про войну, про маму, юного итальянского князя и про господина Фишера тоже. Про этих двух последних особо. Потому что они один за другим мною, извините за выражение, побрезговали. Папа смотрел на меня очень внимательно, держа в руках пригласительный билет, проводя его углом по пальцам левой руки, как будто играл на гитаре такой специальной костяной штучкой. Забыла, как она называется. Знала, но забыла. Он так долго и так внимательно на меня смотрел, что я все-таки собралась с силами, радостно заулыбалась, бросилась ему на шею, поцеловала в обе щеки и закричала:

— Папочка, спасибо! Как чудесно! Шатер на берегу реки! Какой чудесный подарок!

Папа отстранил меня и совершенно серьезно спросил:

— Что с тобой? Ты что, белены объелась?

Фу, какое грубое выражение!

— Прости, — сказала я.

— Может быть, ты спросишь, кого я пригласил?

— Я абсолютно в тебе уверена! И вообще, это не только мой праздник, но и твой тоже. Твоей дочери исполняется шестнадцать, и я не сомневаюсь, что ты пригласил тех, кого нужно пригласить.

Папа уселся на диван и сказал:

— К сожалению, фокус с продажей имения не получился. Части имения, я имею в виду. Что-то странное на земельном рынке. Никому ничего не нужно — ни богачам, ни беднякам, ни мужикам, ни фабрикантам. Веришь ли, я был готов на огромный дисконт. Никакого впечатления.

— Скажи, — спросила я, — а вот тот ремонт, который ты затеял, — это тоже для продажи?

— Бог с тобой, — замахал руками папа, — бог с тобой! Я хотел продать только треть земли, ну половину в самом крайнем случае. Но наш дом всегда останется нашим.

— А теперь и вся наша земля тоже останется нашей? — уточнила я.

— Да, — сказал папа, — к сожалению.

— К счастью! — сказала я.

У меня камень с души окончательно свалился. Дышать стало легко и приятно. Господи, а я и не знала, что я, оказывается, так привязана к этому вытянутому пятиугольнику на карте нашего уезда!

— Папочка, — сказала я, — я в самом деле счастлива! Я ужасно не хотела, чтобы ты продавал наше имение. Сама не знаю почему. И вот теперь все обошлось. Господи, как хорошо! Это правда мне самый лучший подарок!

— А хочешь, — спросил папа, — я переведу это имение на твое имя, и ты будешь хозяйкой здешних мест?

— Хочу, — сказала я.

Папа несколько дернулся. Наверное, он ждал, что я закричу: «Что ты! Что ты!»

— Конечно, хочу, — повторила я, — но не сейчас. Сейчас мне это как-то страшновато. Спасибо тебе, папа. Мы обязательно это сделаем, но теперь, после моего согласия — когда ты сам этого захочешь. Сочтешь нужным, своевременным и все такое.

Папа немножко успокоился и стал помедленнее щелкать уголком приглашения по своим пальцам.

— Хорошо, — сказал он, — хорошо. А я, признаться, хотел сделать тебе вот такой подарок.

— Что ты, папочка! — сказала я. — Извини, пожалуйста, может, это звучит непочтительно, но вынуждена возвратить тебе вопрос насчет белены. Мне ведь исполняется всего шестнадцать! Как можно помышлять о таком? О таком подарке для совсем еще маленькой девочки, в сущности…

— Что же тебе тогда подарить? — спросил папа.

— Как всегда, какой-нибудь сюрприз!

— Ну, сюрприз и так будет. Тем более что сюрпризы все известные: записная книжечка в золотом переплете или камея, окруженная бриллиантиками. Скучно, дочь.

— Подари мне тогда-а-а-а, — сказала я, — подари мне тогда-а, — сказала я еще раз, — а подари мне, дорогой папочка, подари мне вот что. Подари мне любимую дедушкину картину под названием «Иаиль» кисти великолепной, обожаемой мною Артемизии Джентилески.

Папа привстал с дивана, поклонился и сказал:

— Она твоя.

— Спасибо, папочка! — воскликнула я. — Можно я тебя поцелую уже безо всякой белены?

Папа, спрятав руки за спину, наклонился ко мне, вытянув шею. Я чмокнула его в обе щеки.

— Но тут вот какая штука, — сказал папа. — Она твоя. Я могу сегодня же вызвать господина Фишера, и мы оформим дарственную запись.

— Фу, какие мелочи, — сказала я.

— Как тебе сказать, — возразил папа. — А вдруг я завтра сойду с ума и женюсь? И молодая жена скажет: «Отдавать такую картину? Ни за что!» Шучу, конечно. Жениться не смогу, как-то не собрался написать прошение о разводе его святейшеству Пию Х. Да и откажет наверняка! Но сойти с ума — это пожалуйста. Безумие тем и опасно, что выскакивает из-за угла, вдруг, внезапно…

— Как террорист перед автомобилем наследника престола?

— Я не о том! — отмахнулся папа. — Тут вот какая штука. Подарок ведь нужно подарить! То есть вручить. Значит, сейчас нужно быстро послать кого-нибудь в имение, чтоб там сколотили деревянный ящик, уложили эту картину, бережно, в ремнях и стружках и быстро-быстро доставили сюда.

— Ой, нет, нет, нет, — закричала я. — Она такая большая, у нее такая большая рама, лепная и хрупкая. Я боюсь. Не надо.

— Но как тогда вручать подарок? — пожал плечами папа. — Подарок любимой дочери от отца в день совершеннолетия. Смешно будет дарить тебе дарственную запись. Ведь правильно?

— Ничего! — засмеялась я. — Надеюсь, что эта картина не отменяет камею с бриллиантами или записную книжку в золотом переплете?

— Ах ты какая! — сказал папа. — Нет, не отменяет.

Я почти совсем искренне захлопала в ладоши.

— Тогда пусть это