Иногда он писал на каком-то листе «очень важно»{1442} или «важно, развить в “Космосе”»{1443}. Иногда приклеивал к письму бумажки со своими мыслями или вкладывал страницу из подходящей книги{1444}. В одной коробке могли соседствовать газетные статьи, сухой клочок мха и перечень гималайской флоры{1445}. В другой коробке хранился конверт с выразительным названием Luftmeer (воздушный океан){1446} – так Гумбольдт окрестил атмосферу – материалы по Античности{1447}, длинные таблицы температур{1448}, страница с цитатами о крокодилах и слонах из древнееврейской поэзии{1449}. Были коробки, посвященные рабовладению, метеорологии, астрономии, ботанике и многому другому. По словам одного коллеги-ученого, никто, кроме Гумбольдта, не связал бы так ловко нерешенные научные вопросы в один тугой узел{1450}.

Обычно Гумбольдт бывал очень признателен за помощь, которую получал, но порой он давал волю своему прославленному острому языку. Например, он несправедливо обошелся с директором берлинской обсерватории Иоганном Францем Энке. Тот усердно трудился, неделями собирая астрономические данные для «Космоса». Но вместо благодарности Гумбольдт сказал коллеге, что Энке «замерз, как ледник, еще в материнском чреве»{1451}. Доставалось от него даже брату. Когда Вильгельм попытался поправить финансовое положение Александра, предложив его кандидатуру на должность директора нового музея в Берлине, тот возмутился. Он заявил брату, что это место не соответствует его положению и репутации; не для того он покинул Париж, чтобы заделаться директором «какой-то картинной галереи»{1452}.

Гумбольдт привык к тому, что им восхищаются, ему льстят. Множество молодых людей, собравшихся вокруг него, превратились, по замечанию одного из профессоров Берлинского университета, в его «личный королевский двор»{1453}. Стоило ему где-то появиться, там тут же происходило движение, и он оказывался в центре внимания{1454}. Все эти молодые люди в безмолвном благоговении внимали любому гумбольдтовскому словечку{1455}. Он стал главной достопримечательностью Берлина и принимал всеобщее внимание к своей персоне как должное. Никто не имеет права даже слово произнести, когда говорит Гумбольдт, жаловался один немецкий писатель{1456}. Его склонность к бесконечным разглагольствованиям стала настолько легендарной, что сам Оноре Бальзак обессмертил его в комической зарисовке о мозге в сосуде, откуда люди черпают идеи, и о «некоем прусском ученом, известном непогрешимой беглостью речи»{1457}.

Молодой пианист, принявший предложение сыграть для Гумбольдта за редкую честь, быстро обнаружил, что старик бывает весьма груб (и совершенно не интересуется музыкой). Когда он дотронулся до клавиш, воцарилась тишина, но вскоре Гумбольдт продолжил говорить, да так громко, что никто уже не мог слушать музыку. Он, как водится, читал собравшимся лекцию; когда музыкант исполнял свои крещендо и форте, он повышал голос, неизменно перекрикивая рояль. «В этом дуэте я долго не продержался», – посетовал пианист{1458}.

Для многих Гумбольдт оставался человеком-загадкой. Он бывал высокомерным, но не смущался скромно признавать, что должен еще многому научиться. Студентам Берлинского университета случалось наблюдать, как старик торопится с папкой под мышкой в аудиторию, чтобы послушать кого-то из молодых преподавателей, а не прочесть лекцию{1459}. Он посещал лекции по древнегреческой литературе, чтобы, по его словам, заполнить пробел в своем образовании. Работая над «Космосом», он следил за последними научными открытиями, наблюдая за экспериментами профессора-химика и слушая лекции геолога Карла Риттера. Всегда сидя в четвертом или в пятом ряду, у окна, Гумбольдт прилежно конспектировал, совсем как его соседи-студенты. Какой бы плохой ни была погода, старик никогда не пропускал лекции. Исключение из этого правила он делал только тогда, когда оказывался нужен королю, и тогда студенты шутили, что «Александр сегодня прогуливает, потому что чаевничает с королем»{1460}.

Берлинский университет, основанный Вильгельмом фон Гумбольдтом в 1810 г. Александр фон Гумбольдт посещал здесь лекции

Гумбольдт никогда не менял своего отношения к Берлину, настаивая, что город «маленький, малограмотный и полный язвительности»{1461}. Одним из главных утешений его жизни служил Вильгельм. За прошедшие годы братья сильно сблизились и старались проводить вместе как можно больше времени. После смерти Каролины весной 1829 г. Вильгельм удалился в Тегель, куда Александр наведывался при первой возможности. Вильгельм, бывший старше Александра всего на два года, быстро старел. Он выглядел старше своих 67 лет и слабел буквально на глазах. Слепой на один глаз, с трясущимися руками, он уже не мог писать, болезненно исхудал, горбился. В конце марта 1835 г., побывав на могиле Каролины в парке Тегель, Вильгельм сильно простудился. Последующие дни Александр не отходил от его постели. Они говорили о смерти, о желании Вильгельма быть похороненным рядом с Каролиной. 3 апреля Александр читал брату стихи Фридриха Шиллера. Спустя пять дней, в присутствии Александра, Вильгельм скончался{1462}.