– Да нет, принято, – пожимаю плечами, стараясь изобразить равнодушие. – Просто ты до сих пор о нём ничего не спрашивал, вот я и удивилась...

Азамат долго на меня смотрит молча, теребит в руках полотенце.

– Я не чувствовал себя вправе, – говорит он наконец. – Но теперь нет смысла откладывать.

– Что откладывать?

– Вопрос про него.

– Какой вопрос?

– Ты знаешь.

Я обескураженно поднимаю взгляд – а до сих пор, оказывается, упорно смотрела в сторону – и понимаю, что и правда знаю.

– Я всегда отбивалась, если он пытался поднять меня на руки, – произношу задумчиво. – И когда болела, лечилась так, чтобы он не видел.

Мы снова долго молчим, потом Азамат медленно кивает. Привлекает меня к себе, гладит по голове и плечам, нагибается к моим губам, его огромное тело везде вокруг меня, но тут уже у меня закипают мозги.

– Пойдём, – говорю, – куда попрохладнее. Пожалуйста.

Смеётся.

– Ты у меня как редкий цветочек. То холодно, то жарко, но уж если с климатом попасть, расцветаешь всем на зависть.

В спальне у нас с климатом всё хорошо, и всё же Азамат пытается меня укутать в пару-тройку одеял.

– Ну ты меня ещё в перину заверни, – ворчу.

– Перин нет, – жизнерадостно отвечает он. – Только шерсть. Арон ненавидит, когда перья колются сквозь чехол. Он разводит «женских овец» , у которых шерсть мягкая и не пахнет, именно чтобы матрацы делать.

– А, – говорю, мучительно соображая, что и где я перепутала. – Нам в колледже дифжир переводили как «перина» .

– Что ж они у вас там, пух от шерсти не отличают? – возмущается Азамат.

Я закатываю глаза.

– Дорогой, ты всерьёз думаешь, что у нас кто-то что-то набивает перьями? Из шерсти ещё одежду делают иногда, а всякие подушки-матрацы уже много веков с искусственными наполнителями.

– Ах ну да, – усмехается он, укладываясь вокруг меня, – никак не привыкну, что такие обычные вещи можно совершенствовать при помощи технологий. У нас как-то принято считать, что технологии – они для войны, ну и для транспорта ещё, а всё прочее – по старинке.

– Я только рада, что вы догадались модернизировать туалеты, – говорю. – А то пришлось бы тебе совершить прорыв в сфере сантехники.

Мы смеёмся, получая столько удовольствия от самого процесса, что вскоре уже забываем, что послужило причиной. Потом я берусь за цикатравин и принимаюсь обрабатывать своего ненаглядного на ночь, а он вдруг заявляет, что ему щекотно. Я решаю, что это хороший признак, и продолжаю втирания – он жмурится, хохочет, пытается пощекотать меня, потом мы много и обстоятельно целуемся, катаемся по тёплому ложу, закукливаемся в одеяльный кокон с накалённой сердцевиной, обжигающим тугосплетённым ядром, вечным двигателем на силе трения, шумно дышим в такт резонирующим пульсам, наши слившиеся души вспыхивают двойным светом, ослепляя друг друга, чтобы открыть внутреннее зрение, которое не замечает между нами границы, а чего мы не видим, того и нет, ведь это наше слияние творит миры и пересоздаёт нас самих – куда-то же надо девать тот бесконечный поток любви, который хлещет из нас, пропитывая жизненной силой всю нашу и пару-тройку соседних вселенных.

Пробуждение у меня тяжёлое: Азамат всё-таки укрыл меня всем чем мог, так что я теперь чувствую себя изрядной лепёшкой.

Самого Азамата, впрочем, рядом нет. Неужто всё-таки свалил гулять один? А я-то вчера расстаралась его убеждать, как он мне важнее всего на свете! Нет, он, конечно, и правда важнее, чего уж там. Все познаётся в сравнении, и теперь я начинаю понимать, что с Кириллом меня не покидало ощущение необязательности: мы могли и не встретиться, или встретиться и разойтись, а вот решили пожить вместе, а могли бы и не решить. А если бы со мной что-то случилось, нашлась бы другая... Правда, случилось-то с ним, а другой нашёлся у меня, хоть и нескоро – но и это по-своему показательно.

К Азамату же я принайтована намертво. Не знаю уж, если вдруг я исчезну, его выгонят снова или как? Но проверять не буду. Если поначалу мне ещё казалось, что его бы любая землянка с руками оторвала, то теперь понимаю, что нет. Меня хватило вчера на то, чтобы не поссориться с ним из-за бормол и его бесконечной покорности судьбе. Я легко меняю свою жизнь в соответствии с условиями, могу сорваться с места, могу осесть на чужой планете за много миллиардов световых лет от дома, лишь бы цель оправдывала. Конечно, почти любая земная женщина могла стать ему женой. Но я ещё и могу быть с ним счастлива.

Ну да ладно, утренняя рефлексия никогда не была моим сильным местом, как, впрочем, и всё утреннее, так что стоит уже пойти выяснить, куда это мой драгоценный и единственный подевался. Может, хоть зайдёт за мной посреди своей прогулки, если уж с утра не усидел.

Однако стоит мне выйти на лестничную площадку, как тут же становится стыдно: никуда Азамат без меня не ушел, он просто завтрак готовит. И очень кстати. Я скатываюсь по ступенькам, существенно приободренная.

В кухне довольно дымно, но дело вовсе не в том, что Азамат что-то упустил, просто муданжская еда в принципе довольно часто так готовится, всё в дыму и чаду.

– Привет, – жизнерадостно кричит он мне от плиты, где что-то ужасно шкворчит. – Ты как раз вовремя, сейчас уже всё будет!

– Давно ты встал? – подхожу ближе.

– Часа два назад, – он прерывается на утренний поцелуй. – Ты меня и правда вчера укатала, как и грозилась. Не замёрзла?

– Ничуть. Я бы даже сказала, что пара этих перин, которые не перины, была лишней. Ты меня греешь лучше любой печки, – я падаю за стол в мягкое кресло, всё равно Азамат мне не доверит сервировку.

– А, так это я уже когда встал, тебя укрыл. Утром как раз холоднее всего, потому что печка остывает.

Он раскладывает в две пиалы что-то кашеобразное, пахнущее мясом и молоком.

– Погода сегодня отличная, – говорит. – Мокро, конечно, но солнечно. Я выходил до калитки, когда молочник проезжал, вот, молока купил... Там просто всё сияет! Так что прогулка должна быть приятной.

– У меня прогулка будет приятной уже потому, что ты сияешь, – говорю, пробуя загадочное варево. Оно практически гомогенное и похоже скорее на подливку, чем на самостоятельное блюдо, но довольно вкусное, о чём я не забываю сообщить.

– Куда ты хочешь сходить первым делом? – спрашивает Азамат, молниеносно расправившись со своей порцией.

– Можно подумать, я знаю, куда тут можно сходить. Я думала, мы просто погуляем, разведаем местность.

– Хорошо, – широко улыбается он. – Тогда, наверное, начнём с высокой стороны.

– С какой?

– Ну, та половина Ахмадхота, в которой мой дом, находится на возвышении. А по другую сторону от дома Старейшин – низкая сторона. Вот, Щедрый хозяин там стоит.