Тоже типичный сюжет. Сталин на Политбюро 16 сентября в резкой форме требует от наркома тяжелой промышленности Орджоникидзе в двухдневный срок отчитаться перед ЦК о том, что творится на Сталинградском тракторном и почему тот «ненормально работает». Вскоре ведомственная газета «За индустриализацию» в порядке самокритики вскрывает отдельные недостатки в деятельности наркомата, одновременно прикрывая наркома ссылкой на объективные трудности. И затем публикует оптимистические сводки о том, что производство тракторов вернулось к росту. Проблема решена, Хозяин на некоторое время успокоился. Орджоникидзе остается еще пять лет жизни.

Поразительно, что люди, читающие и перепечатывающие эту туфту, верят в нее с необоримой силой. Хотя давно пора бы, сопоставив элементарные факты, догадаться, что значительная часть этой многотысячной тракторной армии была заурядно нарисована перепуганной ведомственной прессой (а до нее еще более перепуганным наркоматом). История, как известно, кончилась самоубийством Орджоникидзе.

Если бы в стране действительно прибавлялось по 20–30 тыс. тракторов в год, то, наверно, это как-нибудь откликнулось бы в производстве сельхозпродукции, не правда ли? Меж тем 1931–1933 гг. — пик голода. Даже если на минуту допустить, что десятки тысяч тракторов (к 1939 г. уже почти полмиллиона — если верить словам Сталина на XVIII съезде) действительно существовали не только в бумажном виде, то, судя по отдаче, это был блистающий сталью необитаемый остров в океане разрухи: то ли у железных дорог не хватает подвижного состава и рельсов, чтобы доставить тракторы «на места»; то ли «на местах» нет кадров, чтобы ими рулить; то ли нет горючего, чтобы их заправить; то ли нет зерна, чтобы с их помощью посеять; то ли нет нормального экономического стимула у крестьян, чтобы воспользоваться этим замечательным подарком народной власти.

В общем, рутинная советская ситуация: цифры есть, а продукции нет. Самое время поближе присмотреться к сильным сторонам этой системы управления. Она по-своему очень рациональна — но только в своей особой системе координат. Почему-то историки стесняются заметить, что первым итогом каждого героического усилия тов. Сталина по совершенствованию хозяйственного механизма всегда становится усиление его личных властных позиций. Он всегда начинает с уничтожения конкурентной среды и потенциальных альтернатив.

И, как правило, этим же заканчивает. Если сопротивление сломлено, проблема кажется ему решенной. Реальная производительность, эффективность, рентабельность (буржуазная), а также рост для него значения не имеют: раз снизу пошла позитивная отчетность, значит вопрос снят. Что там на самом деле происходит, так же несущественно, как реальное число голосующих на выборах: раз показывают 99,9 %, значит порядок.

Разрушение НЭПа начинается с запрета на конвертацию валюты. Страна лишает себя фабрики, производящей конкурентоспособные деньги, и обрекается на валютную зависимость от Запада (в пропаганде, конечно, все наоборот, но мы говорим о реальности). За советские рубли, которые обеспечены лишь честным словом Политбюро, на мировом рынке ничего не купишь. Зато в руках у вождя появляется оружие неконтролируемой эмиссии. Отлично! Люди работают за фантики. Хозяин этих фантиков печатает сколько ему надо. Труд, по сути, бесплатен. Советскому человеку не положено задумываться, почему в государствах с нормальной экономикой деньги настоящие, а в вертикальных социалистических заказниках всегда деревянные. Вот и Сталин не задумывается. А зачем? Главное, все под контролем. А валюту можно получить, отобрав у крестьян хлеб и продав за границу. Маловато, правда. Но гегемония дороже.

Рубль стал покорным, зато поддельным… Нет, лучше так: он стал поддельным, зато покорным. И это замечательно. Позиции вождя и его общественно-историческое значение крепнут; по ленинским заветам уничтожена экономическая среда, способная порождать конкуренцию (а значит, оппозицию). Закономерно скукоживается экономическая функция дензнаков, они в лучшем случае остаются средством внутреннего обращения и платежа. Ни накопления, ни частных инвестиций. Постоянный дефицит еды и промтоваров. И черт с ними! Зато без дозволения вождя мышь не проскочит. На Западе экономика диверсифицируется, модернизируется и на ощупь, через тупики, кризисы и ошибки, ищет новые направления роста. На Востоке совершенствуется технология выжимания и концентрации ресурсов из стагнирующего, а местами даже деградирующего хозяйства и населения. Разница заглушается победным воем до смерти перепуганных газетчиков.

Для понимания реальных приоритетов этого сверхчеловека стоит отметить, что как только хлебная, мясная или железнодорожная неурядица перестает быть источником угрозы для его личного авторитета (оппозиция истреблена, разного рода бухарины, громаны, кондратьевы, фрумкины, чаяновы и прочие вредители стерты в лагерную пыль), так его интерес к теме падает. Дело сделано! Неважно, что в стране бескормица и жилищный кризис, что хлеба и мяса производится меньше, чем при царе, что обвалился демографический рост и железные дороги отстают, — главное, с этих участков опасных известий более не поступает. Сопротивление подавлено. Жить стало лучше, жить стало веселее.

Однако производство по-прежнему буксует. Значит, где-то в недрах наркоматов таятся диверсанты и вредители, с целью подрыва гегемонии. Где? С параноидальным упорством мысль вождя кружит в поисках очередной жертвы. Круги сужаются, и скоро гнездо крамолы выявлено: желдортранспорт! Из-за него все беды. Чем чаще вождь возвращается к подсознательно уже выбранной цели, тем фокусированнее взгляд и беспощаднее формулировки. Рухимович. Бывший бундовец. Меньшевик. Прогнил насквозь. Имеет наглость спорить с самим Сталиным, изменнически требовать закупки вагонных осей и колес, сеять «разлагающий скептицизм», заявлять о нереальности планов. «Вел (ведет и теперь!) гнуснейшую агитацию против практической линии ЦК (вопрос о темпах и т. п.)» — из письма Сталина Кагановичу 4 октября 1931 г.

Короче, гнать мерзавца в три шеи! Жаль, расстрелять пока нельзя — это может плохо отозваться среди членов ЦК. Но скоро… Молотов, хорошо понимающий устройство сталинской психики, сумел, не переча начальству, тихо засунуть Рухимовича поглубже в провинцию, на «Кузбассуголь». С тем чтобы через три года так же тихо вернуть присмиревшего, но по-прежнему толкового работника заместителем Орджоникидзе в Наркомтяж (1934 г.). А после попадания Серго в опалу (тяжпром, несмотря на сталинские разносы, так и не смог дать удовлетворительной продукции) даже доверить Рухимовичу новый Наркомат оборонной промышленности, где того и настигла ничего не забывающая длинная воля вождя. 8 декабря 1936 г. Рухимович назначен руководить оборонпромом, 15 октября 1937 г. арестован, 29 июня 1938 г. расстрелян. Пришла прекрасная пора, которую Руслан Пухов удачно назвал «бодрящей морозной свежестью».

Почему пришла? Во-первых, потому, что к 1937 г. Сталин завершил строительство альтернативного института контроля над партией, новой «опричнины», поставленной над когортой старых большевиков (все «соратники Ленина», реальные конкуренты Сталина в борьбе за статус вождя — троцкисты, зино-вьевцы, бухаринцы, — к этому моменту уже благополучно разоблачены и в основном истреблены). Во-вторых, налицо провал по ключевым направлениям экономической политики, от колхозного движения до индустриализации. Того гляди вождя отстранят или организуют покушение. Надо ударить первым. Кто-то должен за все ответить! На плаху отправляются шеренги директоров-вредителей и недоглядевших за ними чекистов, целые полки заговорщиков-военачальников. Не говоря уже о вечно путающихся под ногами недорезанных интеллигентах. Но главный удар пришелся, как положено, по простому народонаселению. Чтоб сильней трепетало, крепче сплачивалось и ударней трудилось. Затруднять себя выбором точечных целей вождю некогда, да и не пристало. Чистка становится тотальной. Из 139 членов и кандидатов в члены ЦК ВКП(б), избранных на XVII съезде, «Съезде победителей», в 1934 г., за последующие три-четыре года уничтожены 97. Итого 70 %. Оставшиеся вместе со всем советским народом бурно рукоплещут и гордятся достижениями.