Тот всякому надобен порядку —

Под царем, перед бурной толпой и меж правящих мудрецов…

(Pind. II Pyth. 86–88, пер. М. Гаспарова)[1194]

«Демократия», если речь идет о ней, связывается здесь с «бурной толпой» (в оригинале – «войском». – В. Г.). Ранее уже говорилось, что демократия упоминается Геродотом, который сообщает, что Клисфен «ввел филы и установил демократию в Афинах (ὁ τὰς φυλὰς καὶ τὴν δημοκρατίην Ἀθηναίοισι καταστήσας)» (Herod. VI. 131, здесь и далее пер. Г. Стратановского)[1195]. Правда, в данном случае как demokratia назван строй, возникший после свержения тирании и ей противопоставляемый.

Демократия у Геродота может быть отождествлена с исономией – политическим режимом, созданным Клисфеном. Эта форма правления упоминается во время так называемых персидских дебатов о преимуществах различных видов конституционного устройства (Herod. III. 80–82). Критикуя монархическую форму правления, один из участников дискуссии – Отан – говорит буквально следующее: «Что до народного правления, то оно прежде всего обладает преимуществом перед всеми [другими] уже в силу своего прекрасного имени – “исономия” (πλῆθος δὲ ἄρχον πρῶτα μὲν οὔνομα πάντων κάλλιστον ἔχει, ἰσονομίην)» (Herod. III. 80)[1196]. Другой участник обсуждения – Дарий, характеризуя демократическое устройство, обращает внимание на его пороки: «При демократии пороки опять-таки неизбежны, а лишь только низость и подлость проникают в общественные дела, то это не приводит к вражде среди подлых людей, а, напротив, [между ними] возникают крепкие дружеские связи. Ведь эти вредители общества обычно действуют заодно [устраивая заговоры]. Так идет дело, пока какой-нибудь народный вождь не покончит с ними. За это такого человека народ уважает, и затем этот прославленный [вождь] быстро становится единодержавным властителем» (Herod. III. 82). И тем не менее можно утверждать, что демократии (названной исономией) дается положительная оценка. Говорится, что она имеет преимущество в сравнении с другими формами политического устройства хотя бы «в силу своего прекрасного имени – “исономия”», т. е. равенства.

Созвучные идеи высказывает Фукидид. Перикл, которым очевидно восхищался историк, в так называемой Надгробной речи говорит: «Наш государственный строй не подражает чужим учреждениям; мы сами скорее служим образцом для некоторых, чем подражаем другим. Называется этот строй демократическим (δημοκρατία κέκληται), потому что он зиждется не на меньшинстве, а на большинстве…» (Thuc. II. 37. 1)[1197].

А позднее, возможно в конце V или начале IV в. до н. э., Демократия будет почитаться как божество и даже обретет антропоморфные черты. На одном из рельефов она будет изображаться в виде человека, стоящего за сидящим на троне Демосом[1198]. В этом случае можно говорить о том, что демократия понималась не только как политический строй, но и как идея, находящая воплощение в политических институтах.

Замечено, что многие древние авторы отзывались о демократии неодобрительно. Предполагают, что и сам термин «демократия» родился скорее в кругах ее противников, нежели сторонников[1199]. Вот, например, что говорит о демократии Ксенофонт (или Псевдо-Ксенофонт) – так называемый Старый Олигарх, автор трактата о государственном устройстве Афин: «…Если некоторые удивляются, что афиняне во всех отношениях отдают предпочтение простым и бедным и вообще демократам перед благородными, то этим самым… они и сохраняют демократию» (Ps.Xen. Ath. Pol. 1. 4, здесь и далее пер. С. Радцига).

Что же изменилось? В чем причина столь критических выпадов? Вот как это объясняет Платон. Все было хорошо, считал философ, покуда властвовал закон. «Во времена персидского нашествия… у нас еще существовал древний государственный строй, где правительственные должности основывались на имущественном цензе четырех классов. Владычицей у нас была некая совестливость, благодаря которой мы охотно жили в подчинении тогдашним законам» (Plato. Leg. 698 b, здесь и далее пер. А. Егунова). Однако чем больше становилось свободы, тем меньше народ был склонен повиноваться законам: «…за этой свободой последовало нежелание подчиняться правителям, затем стали избегать подчинения отцу с матерью, всем старшим и их вразумлениям, а в конце концов появилось стремление не слушаться и законов» (Plato. Leg. 701 b – c)[1200].

Что же случилось? Мы полагаем, что своего рода водоразделом стала реформа Эфиальта. По-видимому, она стала этапом развития демократии (или исономии), сместив социальный баланс в сторону демоса и нарушив ранее существовавшее социальное равновесие. Можно сказать, что политический строй вышел за рамки, пусть и не четко обозначенные, исономии, т. е. произошел переход от demokratia к демократии.

При всей запутанности вопроса о возможных причинах реформы Эфиальта ее следует рассматривать в контексте развернувшейся в то время политической борьбы. Мы предположили, что толчком к ней послужила ситуация, которая сложилась в Афинах, а именно период длительного и непререкаемого господства Кимона, представлявшего аристократические круги. Итогом реформы, как мы предположили, стало то, что демос, говоря словами Плутарха, стал «хозяином судилищ». Еще раз приведем его высказывание, которое, на наш взгляд, наиболее точно отражает сделанное Эфиальтом. «Народ… во главе с Эфиальтом, – говорит он, – отнял у ареопага все, за малыми исключениями, судебные дела, сделал себя хозяином судилищ и отдал город в руки сторонников крайней демократии…» (Plut. Cim. 15).

Безусловно, в результате реформы Эфиальта усилилось влияние и политический вес демоса, но конституционное устройство в Афинах в сущности оставалось прежним. Произошло лишь некоторое перераспределение прерогатив. При этом ареопаг не лишился тех из них, которые составляли основу его власти и влияния. Равно как и народное собрание не обрело никаких дополнительных полномочий. Зато можно с уверенностью говорить о возможном расширении прерогатив и активизации народного суда – тех самых судилищ, хозяином которых, по словам Плутарха, теперь становится демос.

В связи с этим можно предположить, что негативный оттенок понятие демократия обрело после реформы Эфиальта и связано это в немалой степени с деятельностью афинских судов – гелиэи. Объяснение этому мы находим в словах Аристотеля: «Когда народный суд усилился, то перед простым народом стали заискивать, как перед тираном, и государственный строй обратился в нынешнюю демократию» (Arist. Pol. 1274 а 5–7). Мало того, превратившись в хозяина судилищ, демос, по оценкам некоторых древних и современных авторов, проявил себя не с самой лучшей стороны.

Результатом этого стало еще одно явление. Если верить Плутарху, в середине V в. до н. э. обнаруживаются новые черты в социальной и политической жизни Афин. «Уже с самого начала, – пишет он, – была в государстве, как в железе, незаметная трещина, едва-едва указывавшая на различие между демократической и аристократической партией; но теперь борьба между Периклом и Кимоном и их честолюбие сделали очень глубокий разрез в государстве: одна часть граждан стала называться “народом”, другая – “немногими”. Вот почему Перикл тогда особенно ослабил узду народу и