В оставшихся четырех партиях «Два короля» последовательно играли по сценариям «Дипломатия», «Ватерлоо», «Десант» и «Гибель Помпей». Разумеется, в полной мере эти стили можно было реализовать лишь при игре с не очень сильным соперником, коим Тауренци все-таки не являлся. Но и он хорошо почувствовал, что ни в одной проигранной им партии противник не повторился ни в дебютном выборе, ни в определении тактики своих основных действий. Он то плел коварные козни, то готовил засаду, то врывался на королевскую горизонталь врага, сея панику в и без того уже деморализованных рядах. Впрочем, две последние партии Тауренци провел уже в полубессознательном состоянии, психологически проиграв их еще до первого хода. В шестой партии Нижегородский, отыграв сицилианскую защиту с улучшенным продолжением, устроил охоту на белого ферзя. Тауренци «зевнул» и попался на связке. После того как белый ферзь оказался в руке Вадима, чемпион в сердцах повалил своего короля, сметая половину фигур на пол.

К этому времени мало кто из зрителей уже сидел на своих местах. Те, кто хоть что-то понимал в шахматах, обступили игроков тройным кольцом, остальные стояли или сидели группками в стороне, ожидая исхода. Не зная разницы между гамбитом и цугцвангом, последние тем не менее прекрасно осознавали, что являются свидетелями драматических событий.

— Блиц — не моя стихия, — пробормотал Тауренци, словно очнувшись от обморока. — Предлагаю настоящую партию по девяносто минут каждому.

— Вы проиграли шесть тысяч марок, — напомнил ему Вадим. — Извольте прежде расплатиться.

Повисла пауза. Вдруг выяснилось, что ни банкира, ни конезаводчика — тех, кто «почел бы за честь» заплатить шахматный долг чемпиона, — поблизости нет.

— Я заплачу. Вы не смеете сомневаться!

Кончилось тем, что оказавшийся среди званых гостей фон Либенфельса нотариус предложил Тауренци написать расписку. Это был тот самый старичок по фамилии Кнопик, что еще днем в надежде срубить по-легкому сотню-другую, предлагал Вадиму сыграть с ним. Он сходил в каюту за гербовой бумагой, которую всегда имел при себе, и вопрос с долгом был улажен. Тауренци предложил ставку в шесть тысяч марок, рассчитывая таким образом полностью отыграться по деньгам. Вадим согласился. Договорились о получасовом перерыве, и Нижегородский вышел подышать воздухом.

«Где же Вини?» — подумал он, раскуривая русскую папиросу «Спорт» — лучшего друга спортсмена, если верить рекламе журнала «Нива». Очки он так и не снял, частично активизировав у них функцию ночного видения.

Поеживаясь от холода, подошел корреспондент. Он долго допытывался, где и когда научился играть в шахматы герр Пикарт и не участвовал ли он в официальных турнирах. Получив на все свои вопросы уклончивые или отрицательные ответы, он тем не менее остался очень доволен. В его кармане была настоящая сенсация: одно дело, когда известный шахматист проигрывает другому известному шахматисту, и совершенно другое, когда чемпиона Вены разделывает под орех «темная лошадка», мистер Икс, человек, о котором никому ничего не известно. При определенной сноровке на разработке такого материала можно безбедно жить не одну неделю.

— Скажите, господин журналист, сколько вам отвалит редактор за статью о ночном фиаско Тауренци? — спросил Нижегородский. — Сотню? Две?

— М-м-м… как сказать…

— Я дам пятьсот… нет, тысячу, при условии, что вы ничего не напишете.

— Почему?

— Еще двести, чтобы не отвечать на этот вопрос.

— Но почему? — удивился газетчик. — Не понимаю. Все равно этот случай уже завтра станет достоянием общественности. Триста свидетелей! Пусть уж обыватель узнает все из уст профессионала…

Вадим бросил окурок за борт.

— Как угодно.

Он увидел в стороне кутающуюся в плед женскую фигуру и направился к ней.

— Вам холодно? Что вы здесь делаете? Идите в салон.

— Я хочу понять, кто вы, Вацлав?

— Я? — Он взял в ладони ее руки. — Бунтующий человек. Вы читали Камю?

— Камю?

«Надо как-нибудь самому почитать», — подумал Нижегородский.

— Между прочим, я выиграл.

— Знаю.

Вечером, расставшись с Вадимом, Вини ушла к себе в каюту и не вышла к ужину. Ее соседка, старая дама, весь вечер раскладывала пасьянс, одновременно рассказывая о себе. Баронесса узнала, что муж дамы был каноником ордена и собирался даже стать пресвитером, но неожиданно умер этой зимой. Став рыцарем в 1907 году, он принял имя Райнальд, а когда был рукоположен преподобным Приором в каноники, то на своих собраниях братья обращались к нему не иначе как «достопочтенный фра Райнальд конт Верфенштайн», где слово «Конт» означало сан каноника, а добавка «Верфенштайн» — место его рукоположения.

В десять часов старушка, совладав наконец с картами, стала укладываться спать. Вини тоже легла, включила лампу и попыталась читать. Но не могла. Из головы у нее никак не шли мысли о человеке, которого она пригласила с собой в эту поездку. Она стала припоминать какие-то слухи, имевшие отношение к имени Пикарта. Да и с ее дедом этого человека связывала какая-то тайна. Решив, что имеет дело с закоренелым маргиналом, она попыталась уснуть и неожиданно для себя поняла: он выиграет этот дурацкий матч! Все шесть партий. И он прекрасно знал об этом еще днем.

— Этот тип со шрамами все никак не угомонится, — сказал Нижегородский.

— Вы снова будете играть?

— Еще одна партия. Надеюсь, последняя. — Он увидал в ее глазах недовольство, даже страдание. — Но, если хотите, я откажусь, я сдамся без боя. Послушайте, Вини, одно ваше слово… А знаете что, давайте вообще сбежим с этого ковчега. Трап не убран. Уйдем по-английски. Прямо сейчас!

— Куда?

— Куда глаза глядят. Сядем на поезд… Здесь есть вокзал? А лучше наймем пароход — и вниз по Дунаю. Только вы и я. В Констанце зафрахтуем яхту и выйдем в Черное море. Я покажу вам Одессу, Севастополь…

— Вы сумасшедший?

— Да!

— А я нет.

Она повернулась и ушла. Часы на башне городской ратуши Кремса пробили половину первого. В этот момент очки Вадима активизировались и высветили сообщение Каратаева. Он, оказывается, не спал.

«Даю справку: Камю должен был родиться 7 ноября прошлого года в Алжире. Если это событие состоялось, то сейчас маленькому Альберу нет еще и годика (уа-уа!). Умничая там, ты, вероятно, имел в виду его „Бунтующего человека“? Баронесса сможет ознакомиться с этой работой не ранее 1951 года. Под старость она узнает много интересного о великих бунтовщиках от Марка Брута до Сен-Жюста, только ты-то здесь при чем? И еще: играешь последнюю партию с пучеглазым, и я, пока ты там не сделался чемпионом мира, закрываю „Двух королей“. Хватит выпендриваться. Теперь все».

Через минуту Нижегородского позвали в кают-компанию. Там оставалось еще человек пятьдесят самых стойких. Два сонных стюарда разносили кофе и напитки.