Его разбудил звенящий бодростью голос Сергея:

– Джеффри, дорогой, просыпайся! Просыпайся скорее!

Мак Брайд открыл глаза и тут же болезненно зажмурился. Прямо ему на лицо падал солнечный свет. Он повторил попытку открыть глаза, на этот раз медленно, слегка отвернув голову. Получилось. Он не ошибся. Люк действительно был открыт и через него в подземную обитель пробивался яркий солнечный свет.

– Пора Джеффри!

– Мы уходим? – окончательно проснувшись спросил Мак Брайд.

– Да, – ответил Сергей, чье лицо светилось задором, – Прямо сейчас!

Мак Брайд был совершенно не настроен спорить. Он с удовольствием выбрался наверх.

Однако картина, которая предстала его, только-только привыкшим к свету глазам, заставила его сердце болезненно сжаться.

Деревня Хранителей теперь больше всего напоминала декорации к фильму, в котором действие разворачивается после третьей мировой войны.

– Бесплодная земля, – раздался над ухом Мак Брайда по-прежнему звенящий голос Сергея.

– Все мертвы, – сам себе сказал Джеффри.

– Не совсем, – покачал головой Сергей, – Мы живы, и еще кое-кто.

– Кто? – дернул бровью Джеффри.

– Тот, кто это сделал.

– Пойдем за ним?

– Именно, – Сергей кивнул.

– Мы теряем время, – бросил Джеффри и уверенно зашагал в сторону леса.

– Ты прав, наверное, – прошептал Сергей, огляделся в последний раз и двинулся за стариком.

Они прошли через то место, где совсем недавно росли мощные, многолетние кедры. Теперь там была выжженная пустыня. Они остановились напротив плато, на котором раньше стоял подсвеченный изнутри волшебным звездным светом дом.

– Великий Магистр? – спросил Мак Брайд севшим голосом. Сергей лишь молча опустил голову.

– Твою мать, – к горлу Джеффри подступил горький комок, – Все Магистры мертвы. Хранители и мои ребята превратились в горстки жареного мяса. Ордену конец. Мы проиграли!

– Шарик еще прыгает по рулетке, – тихо сказал Сергей.

– Что? – не понял Мак Брайд.

– Он еще может остановиться на восьмерке.

– Какой восьмерке? О чем ты говоришь? – голос Джеффри прозвучал не раздраженно, а скорее бесцветно.

– Поторопимся! – сказал Сергей, – Еще есть шанс что-то исправить.

Мак Брайд без доверия посмотрел на спутника, но все же, не сказав ни слова, двинулся вслед за ним.

Яркое солнце вдруг спряталось за набежавшее серое облако. В долину проник холодный северный ветер. В воздухе отчетливо запахло приближающейся зимой.

Мак Брайд молча вел «Майбах». В зеркало заднего вида он мог видеть лицо Сергея, развалившегося на шикарном пассажирском кресле. Взгляд пронзительных голубых глаз был устремлен куда-то вдаль, на губах играла загадочная улыбка.

Старик покачал головой и вновь вернул свое внимание дороге. Движение в этот поздний час было не слишком оживленным и позволяло поддерживать весьма приличную скорость. Но это совсем не радовало его, потому что он не торопился. Он понятия не имел почему, но ему не нравилась эта поездка. Не нравился вечерний Нью-Йорк, не нравились водители останавливавшихся рядом на светофорах автомобилей, не нравилось выражение лица его единственного пассажира.

Его интуиция подсказывала, что в конце поездки его не ждет ничего хорошего. Старый военный не боялся, но все же не хотел приезжать туда, куда он ехал, хотя и не имел понятия, где это.

Двигаясь вверх по Лексингтон авеню, они доехали до госпиталя Ленокс Хилл и свернули направо на семьдесят седьмую. Когда «Майбах» подкатывался к перекрестку с Йорк Авеню, Мак Брайд услышал тихий голос сзади.

– Джеффри, останови тут!

Начальник службы безопасности недолго думая резко перестроился в правый ряд, подрезав серебристый «Лексус», водитель которого предпочел никак не высказывать своего недовольства и спокойно дождаться пока лимузин свернет на парковку перед сувенирным магазином.

– Выходим? – спросил старик не оборачиваясь.

– Просто посидим.

Голос был странным. Мак Брайд попытался вспомнить, сколько раз за время их полета Сергей вытаскивал из внутреннего кармана куртки пакетик с белым порошком. Получалось около десяти или даже двенадцати. В Аэропорту он заходил в туалет и Мак Брайд не сомневался, что и там склонившись над раковиной младший Строганов вдохнул щепотку кокаина. А потом дважды за время их поездки. Он мог видеть это в зеркале заднего вида.

Итого получалось минимум тринадцать доз за неполные пятнадцать часов. Была ли подобная доза смертельной для обычного наркомана? Бывший разведчик был уверен, что была.

Но вот была ли она достаточна для того, чтобы у такого необычного наркомана как Сергей Строганов рассудок перестал действовать достаточно адекватно?

К черту приличия! Мак Брайд вдруг заподозрил, что у молодого Строганова снесло крышу, сорвало флаг! Что вся эта поездка просто отчаянные судороги некогда мощного интеллекта, чей обладатель потерял все. Мак Брайда передернуло. Он смотрел на витрину магазина сувениров. Она уже была украшена к рождественским праздникам, (не рановато ли в начале октября?) а в витрине красовался, быть может, первый в этом году во всем Нью-Йорке Санта-Клаус. Вид доброго Санты сжимавшего в кулаке поводья от семерки великолепных оленей вроде бы должен был поднять настроение Мак Брайду. Но вместо этого Джеффри с омерзением подумал:

«Безумный Санта, заблудившийся во времени! Эти чертовы олени! Почему их семь? Их должно быть восемь! Должно!»

Рука легла на его плечо, и он вздрогнул всем телом.

Обернувшись, он наткнулся на смотревшие в упор ледяные глаза, которые теперь, за кокаиновой завесой, выглядели выцветшими, словно на полотне средневекового художника, которое никто не удосужился отреставрировать.

Красивые губы медленно открылись и закрылись. И только через секунду до ушей старика долетел голос:

– Семь гребаных оленей!

Потом брюнет с безумным взглядом откинулся обратно на спинку кресла и бешено захохотал. От этого хохота кровь старика вдруг остыла и обожгла холодом вены. Виски запульсировали болью.

Наконец хохот затих.

Водитель тайком взглянул в зеркало. Его пассажир сидел неподвижно, закинув голову и закрыв глаза.

– Мы никого здесь не найдем. Это все чертово кокаиновое безумие, – прошептал начальник службы безопасности, и посмотрел в окно. То, что он увидел, заставило сердце сжаться еще сильнее. С серого октябрьского неба, на серую нью-йоркскую мостовую, подсвеченные сотнями искусственных огней, плавно опускались крупные пушистые снежинки.