три рекомендательных письма людям в Салсбери, которые могут тебе помочь.

Шон беззаботно сунул все это в карман и взял сумку.

– Спасибо, папа. Я этого не заслуживаю…

– Конечно нет, – согласился Шаса. – Не заслуживаешь – не воображай слишком много. Больше ничего не будет. Все кончено, Шон. Это первая и единственная часть моего наследства тебе.

Как всегда, улыбка Шона была настоящим чудом. И Шаса, несмотря на все доказательства, усомнился в том, что его сын такой плохой.

– Я напишу, папа. Вот увидишь: однажды мы над этим посмеемся – тогда мы снова будем вместе.

Шон с сумкой в руке миновал шлагбаум. Когда он исчез в помещении таможни, Шасу охватило глубочайшее ощущение тщеты. Неужели после всех лет любви и заботы все кончится так?

* * *

Шасу забавляла легкость, с которой Изабелла избавилась от своего детского произношения. Через две недели после поступления в Растенбергскую женскую школу она выглядела и говорила, как настоящая маленькая леди. Очевидно, детская речь не действовала на учителей и других учениц.

И только выпрашивая что-нибудь у отца, она по-прежнему надувала губы и сюсюкала, как ребенок. Сейчас она сидела на ручке кресла и гладила серебряный завиток волос над ухом Шасы.

– У меня самый красивый в мире папочка, – ворковала она, и действительно, серебряный локон по контрасту с остальными густыми темными волосами и загорелая, почти без морщин кожа лица подчеркивали красоту Шасы. – У меня самый добрый и самый любящий в мире папочка.

– А у меня самая хитрая на свете доченька, – сказал он, и Изабелла радостно рассмеялась. От этого звука его сердце сжалось. Ее дыхание у его лица пахло молоком и было сладким, как у новорожденного котенка, но он собрал свою разваливающуюся оборону. – Доченька, которой всего четырнадцать…

– Пятнадцать, – поправила она.

– Четырнадцать с половиной, – возразил он.

– Почти пятнадцать, – настаивала она.

– Дочь, которой еще нет пятнадцати и которая слишком дорога мне, чтобы разрешить ей в десять вечера где-то гулять.

– Мой большой, ласковый, ворчливый медведь, – зашептала Изабелла ему на ухо и, прижимаясь мягкой щекой к щеке отца, одновременно прижалась к нему грудью.

У Тары всегда была большая красивая грудь, и Шаса все еще находил ее очень привлекательной. Изабелла унаследовала от матери эту особенность. За последние несколько месяцев Шаса с гордостью и интересом следил за феноменальным ростом ее груди. Теперь она, упругая и теплая, прижималась к его руке.

– Там будут мальчики? – спросил он, и Изабелла почувствовала, что в его защите появилась первая брешь.

– О, мальчики меня не интересуют.

И она закрыла глаза на случай, если за эту ложь ее убьет молнией. В последнее время Изабелла могла думать только о мальчиках, они ей даже снились, и ее интерес к их анатомии был таким напряженным, что Майкл и Гарри запретили ей заходить в их комнаты, когда они переодевались. Их слишком смущало то, как откровенно и зачарованно сестра их разглядывает.

– Как ты туда доберешься и когда вернешься? Ты ведь не думаешь, что мама будет ждать тебя до полуночи? А я вечером буду в Йохбурге, – спросил Шаса, и Изабелла открыла глаза.

– Меня может отвезти и привезти назад Стивен.

– Стивен? – резко спросил Шаса.

– Мамин новый шофер. Он очень хороший и совершенно надежный – так говорит мама.

Шаса не знал, что Тара взяла шофера. Обычно она водила сама, но ее страшный старый «паккард» наконец испустил дух, когда она была в Сунди, и Шаса настоял, чтобы она купила новый «шевроле»-универсал. Очевидно, вместе с ним появился и шофер. Ей следовало посоветоваться с ним – но за последние годы они все больше отдаляются друг от друга и редко говорят о домашних делах.

– Нет, – решительно сказал он, – я не разрешаю тебе ездить одной по вечерам.

– Я буду со Стивеном, – взмолилась Изабелла, но он не обращал внимания на ее протесты. Он ничего не знает о Стивене, только что он мужчина и черный.

– Вот что я скажу. Если принесешь письменное обещание от кого-нибудь из родителей – с кем я знаком, – что тебя заберут и потом привезут обратно до полуночи, что ж, тогда можешь идти.

– О папочка, папочка! – Дочь осыпала лицо Шасы влажными поцелуями, потом соскочила с его колен и исполнила в кабинете победный танец. Ноги под широкой юбкой у нее были длинные, стройные, а попка аккуратная, маленькая, в кружевных панталонах.

«Вероятно, она… – подумал Шаса и поправил себя: – Несомненно, она самая прекрасная девочка в мире».

Изабелла неожиданно остановилась и опять сделала унылое лицо.

– О папа! – горестно воскликнула она.

– Что еще?

Шаса откинулся во вращающемся кресле, пряча улыбку.

– Пэтти и Ленора будут в новых платьях, а я приду, как старомодная деревенщина.

– Старомодная деревенщина! Ну, этого нельзя допустить!

Изабелла бросилась к нему.

– Значит, я получу новое платье, папочка, дорогой?

Она снова обхватила его за шею. Их идиллию прервал шум автомобильного мотора на подъездной дороге.

– Приехала мамочка! – Изабелла спрыгнула с колен Шасы, схватила его за руку и потащила к окну. – Мы ведь можем сказать ей про вечеринку и новое платье, правда, папочка?

Новый «шевроле» с высокими хвостовыми плавниками и большой хромированной решеткой радиатора подъехал к передним ступенькам, и из него вышел новый шофер. Внушительный мужчина, высокий и широкоплечий, в серой ливрее, в кепи с кожаным верхом. Он открыл заднюю дверцу, и вышла Тара. Проходя мимо шофера, она потрепала его по руке – типичное для Тары обращение со слугами, которое всегда раздражало Шасу.

Тара поднялась по ступенькам и исчезла из поля зрения Шасы, а