Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тяготы первой попытки совершить это отражаются в отчетах Гомеса де Эспиносы королю – в письме от 12 января 1525 года из тюрьмы в португальском Кочине и на допросах в Вальядолиде в 1524 году[820]. Путешествие заняло семь месяцев. Хотя корабль ценой неимоверных усилий поднялся к северу на 42 (согласно письму Эспиносы) или 33 ° (согласно его показаниям) от экватора, найти искомый ветер не удалось. Они пережили двенадцатидневный шторм, а большая часть команды «ослабела, потому что им нечего было есть»[821].
Примерно из 55 членов экипажа лишь около 20 оставались в живых на борту на момент возвращения на Молуккские острова. «Поскольку моряки этого корабля были больны, и многие из них умерли, и не хватало матросов, чтобы управляться с кораблем», Эспиноса обратился к португальцам с острова Тернате с просьбой помочь ему добраться до Тидоре[822]. Эспиноса изобразил наигранное удивление, «поскольку данный свидетель считал, что указанные Молуккские острова непременно принадлежат королевской короне Кастилии и находятся в соответствующих границах, линиях и демаркациях, и поскольку он вступил во владение ими от имени Его Величества», но вся команда была арестована. Когда их отвезли в Тернате и заставили работать на строительстве португальского форта, Эспиноса ответил в духе фильма «Мост через реку Квай»: «Этот свидетель ответил Антониу де Бриту, португальцу, бывшему их начальником, что если и положит камень, то сделает это во имя короля Кастилии»[823]. В свою очередь, Хинес де Мафра признался, что принимал участие в работах «из страха перед тем, что его убьют, если он откажется» (de miedo que lo matasen sy lo dease de hacer)[824]. Много лет заключенные мыкались по португальскому Востоку и сидели там в тюрьмах, большинство из них умерло, но последние четверо выживших все же вернулись в Испанию, пережив много страданий, о чем мы, впрочем, уже писали.
Согласно показаниям Панкадо на допросе 1524 года, решение отправить «Викторию» и «Тринидад» домой разными маршрутами было сознательной диверсификацией рисков, «чтобы хотя бы один корабль мог достичь Испании и передать новости Его Величеству»[825]. В результате этого решения «Виктория» пошла в Испанию мимо мыса Доброй Надежды, через португальскую зону мореплавания, хотя король прямо запретил путешественникам ее нарушать. Антониу Бриту, командующий португальским гарнизоном на Тернате, не имел никаких причин хвалить своих кастильских врагов, однако признал, что «ввиду состояния корабля, побитого и изъеденного червями, дурного настроя команды по отношению к капитану, а также многих опасностей, которые подстерегают испанцев на востоке, и трудностей, которые я сам не премину им создать», обратное путешествие «Виктории» должно было стать не менее тяжелым, чем предыдущий ее путь[826]. Судя по всему, на основании допросов выживших моряков «Тринидада» он собрал информацию о разногласиях в команде. Вероятно, она была истинной. Например, по непонятным причинам Пигафетта на пути домой перешел на «Викторию», а трудно себе представить, чтобы он, верный защитник Магеллана, сохранял хорошие отношения с Элькано, недоброжелателем покойного командира.
Ужасы, которые испытали моряки «Виктории», мало уступали тому, что пришлось пережить членам экипажа «Тринидада», но они были менее продолжительными и в конечном итоге не столь фатальными: с «Тринидада» до Испании добралось только четверо, а на борту «Виктории», вошедшей в гавань Севильи, было 18 человек, а еще 13 моряков, захваченных в пути португальцами, вернулись позже. Выйдя с Тидоре 21 декабря 1521 года, корабль встал на ремонт на острове Алор; разведав прославленные сандаловые рынки Тимора, судно вышло в открытый океан. Тем временем Пигафетта продолжал собирать сенсационные и хорошо продающиеся сведения – якобы записывал сообщения местных, но на самом деле явно обращался к греческим и индийским мифам: о пигмеях, чьи огромные уши свисали до лодыжек; об острове женщин, беременевших от ветра; об огромных птицах, способных переносить в когтях слонов[827]. Самой важной задачей было избежать встречи с португальскими кораблями, для чего пришлось отклониться далеко на юг, почти к ревущим сороковым, которые сбили бы их с курса, а потому являли собой южную границу навигации того времени[828]. 30 апреля, когда на корабле кончились все продукты, кроме риса, они только-только начали возвращаться в более благоприятные широты.
Мыс Доброй Надежды они обогнули примерно в середине мая и продолжили путь на север, выбрасывая мертвецов в море и задумываясь, не сдаться ли на милость португальцев. «Корабль дал сильную течь», но, по утверждению Пигафетты, «другие, заботясь больше о своей чести, чем о жизни, решили плыть до Испании, хотя бы это стоило им жизни»[829].
В результате решение о курсе корабля было принято, можно сказать, демократическим путем: большинство уцелевших моряков решили передохнуть на островах Зеленого Мыса, чтобы найти там продукты и пресную воду[830].
Они понимали, что нарушение территориальных вод Португалии следует держать в тайне, но, не имея денег, попытались заплатить за продукты гвоздикой. В результате береговой отряд, состоявший примерно из 13 человек, был арестован. Корабль отчаянно нуждался не только в припасах, но и в ремонте, однако, поклявшись скорее погибнуть в море, чем попасть в руки португальцев, – по крайней мере, так утверждал Элькано, возможно, пытаясь приукрасить стыд или смущение показным героизмом, – экипаж «Виктории» покинул своих товарищей и отбыл.
Чтобы двигаться быстрее, они были слишком слабы и немногочисленны: на этом этапе путешествия оставалось около 24 человек. С островов Зеленого Мыса они отошли только в конце июля. По собственным словам, они собирались двигаться на север по Атлантическому океану в поисках западного ветра столь же упорно, как «Тринидад» по Тихому[831], изрыгая такие же проклятия в адрес холода. Наконец 6 сентября 1522 года они все же прибыли в Санлукар. Прошло более трех лет с тех пор, как они покинули тот же порт под началом Магеллана.
Путешествие оказалось абсолютно провальным. Поразительно, что кто-то вообще добрался домой живым; а уж возвращение с каким-либо товаром, должно быть, и вовсе заставило торговцев глотать слюну. Однако общепринятое мнение, что экспедиция принесла какую-либо прибыль, не имеет под собой оснований. Оно проистекает из сверки, выполненной в Каса-де-Контратасьон в 1537 году