Дейзи сняла очки. Наступило долгое молчание.

– Извини, Дейзи, что помешала тебе. Ты ведь тут сейчас работала, – сказала наконец Вива.

Глаза Дейзи, без очков словно голые, показались ей немолодыми и испуганными.

– Я нуждаюсь в детях не меньше, чем они во мне, – спокойно сказала она. – И это правда. Но теперь вернемся к нашей проблеме. Ты думаешь, что этот Гай Гловер снова ударит? Или это было только глупое хвастовство?

– Не знаю, – ответила Вива. – Хотелось бы мне знать. Но что я знаю точно, так это то, что я не хочу, чтобы из-за меня закрыли приют.

При упоминании Гая в голове Вивы пронеслась целая стая противоречивых мыслей: да, она боялась его, и да, если он по-настоящему сумасшедший, ей надо бы испытывать к нему жалость, а она чувствовала гнев, простой и чистый. Да как посмел этот слабоумный юный позер причинять всем такие неприятности? Ну, плохо ему было в английской школе, и что с того? Все равно, он никогда не голодал, как дети из приюта, никогда не работал до упада, как Дейзи, чтобы накормить их и обучить грамоте. Но были у нее и другие мотивы, признать которые ей было гораздо труднее. Дело в том, что из-за Гая внутри ее сдетонировала бомба. В ту ночь в Ути она набросилась на Фрэнка как сумасшедшая или как дикое животное. Теперь, после того как у него было время на размышления, что он думает о ней?

Она молча сидела на стуле. Где-то звякнула кастрюля. С двора донеслись детские голоса – дети выкрикивали потешки: «Мэри, Мэри, расскажи нам, как твой сад растет?»

– Я не пойду в полицию, Дейзи, – сказала она, поразмыслив. – Слишком много можно потерять.

– Точно? – Нервная сыпь поднялась у Дейзи до подбородка. – Я не хочу, чтобы ты оказалась в опасности.

– Точно, – отозвалась Вива. – Думаю, что это была его последняя выходка и теперь он поедет домой.

– Ты уверена?

– Уверена. – Они улыбнулись друг другу так, словно понимали, что порой ложь бывает полезнее правды.

Через восемь дней после этого разговора Вива перебралась в свое новое жилье на втором этаже детского приюта. Комната была голая, словно келья монахини: железная кровать, ободранный гардероб и временный стол – широкая доска на двух ящиках, – вот и вся мебель. Ей это нравилось: нормальное место для работы, даже для покаяния, и она снова экономила на жилье. А если встать из-за стола и распахнуть ветхие ставни, увидишь за окном перистую листву тамаринда. Дейзи рассказывала ей, что в северной Индии тамаринд считается священным деревом Кришны, бога, воплотившего идеал любви. И что Кришна сидел под тамариндом, когда был в разлуке с Радхой, своей любимой, и испытал неземной восторг, когда ее любовь вошла в него.

Но Талика сообщила ей более мрачную версию: тамаринд – вместилище духов, и это всем известно. Она показала, как из-за этого листья тамаринда на ночь закрываются.

Теперь каждое утро Вива слышала печальные звуки раковины, раздававшиеся во дворе, гул детских голосов из спальни на третьем этаже и временами звяканье колокольчика, когда некоторые дети выполняли утреннюю пуджу.

Они с Дейзи договорились о ее новом графике работы. Утром она четыре часа вела уроки с детьми, потом был ленч, а после этого она записывала детские истории. Душераздирающее занятие, она уже это поняла. За день до этого она просидела два часа с Прем, маленькой гуджаратской девочкой с печальными глазами, которая рассказала ей про землетрясение, произошедшее в ее родном городе Сурате. Вся ее семья погибла, а ее спасла добрая леди, которая велела называть ее тетей. Как эта тетя привезла ее на поезде в Бомбей и заставила заниматься проституцией – с печальной улыбкой малышка называла это «девочкой для отдыха», как ее били и унижали мужчины, а потом она убежала и пришла сюда.

В конце их разговора Вива сказала, что в рассказе о ее судьбе может поменять ее имя на другое.

– Нет, – ответила девочка. – Я в первый раз рассказываю кому-то свою историю. И пусть в ней будет мое настоящее имя – Прем.

Завтра к ней явятся две сестры, которые пришли из города Дхулия. Они убежали, когда их хотели отдать в жены двум брутальным старикам из их деревни. Если бы они отказались, их бы жестоко избили собственные родители.

– Мы всего лишь деревенские девочки, но мы не хотим жить по-старому, – сказала старшая, с гордой осанкой и орлиным носом. – Мы не заслуживаем того, чтобы нас продавали, как коров или ослиц.

Через несколько дней Вива сидела за столом и печатала с лихорадочной быстротой, чтобы закончить до ужина историю Прем, когда в дверь тихонько постучали.

– Пришла леди и хочет вас видеть, мадам, – сообщила ей робкая маленькая сирота по имени Сима. – Ее зовут Виктория.

Тори влетела в комнату и обняла Виву за шею.

– Вива, – заявила она, – мне надо немедленно поговорить с тобой. Я в таком состоянии, что могу сойти с ума!

– Господи! – Вива неохотно оторвалась от работы. – Что же случилось?

Тори сдернула с головы шляпку, села на кровать и шумно выдохнула.

– У тебя есть что выпить? – спросила она. – Я не знаю, с чего начать.

Вива встала и налила ей воды.

– Начни сначала, – посоветовала она.

– Ладно. Ты помнишь тот жуткий ленч у Маллинсонов, когда Джеффри сказал нам об их возможном отъезде? Я думала, что он пошутил, а все оказалось правдой. После вашего ухода Си одна прикончила бутылку шампанского, потом выпила еще и с тех пор почти не останавливается. Вива, это было ужасно. Она давно грубит мне, но на днях у нас произошла жуткая ссора.

Тори быстро выпила полстакана воды.

– Из-за чего?

– Ну, Си ездила утром в клуб и поругалась там с миссис Перси Бут, ее подругой, тоже змеей. Ссора была из-за плаща, который Си якобы дала ей, а теперь требовала назад – типично для нее… Си устроила чудовищный скандал, а когда миссис П.Б. позвонила на следующее утро, Си швырнула трубку. Звонок тут же повторился, Пандиту было велено выслушать сообщение. Си тут же заорала: «Что она сказала? Скажи мне точно, что она сказала. Тебе ничего не будет». Тогда бедный Пандит немного подумал – он сделался такого зеленого цвета, как бывает у местных, когда им страшно, – и сказал: «Миссис Перси Бут говорит, что вы полная дура. Простите, мадам». Через полчаса его вывели из дома два вооруженных охранника. Он плакал. Это было жутко несправедливо. Я закричала на Си: «Как ты могла совершить такую подлость? Ведь ты обещала ему, что у него не будет неприятностей». Тогда она посмотрела на меня – этаким соколиным взглядом из-под опущенных век, как она умеет, и внезапно заорала: «Скучно, очень-очень скучно», а потом сказала: «Я дала ему недельную плату», словно это что-то оправдывало. Я чуть не ударила ее, Вива – ну, вернее, у меня просто чесалась правая рука. Си грохнула дверью, почти не разговаривала со мной несколько дней, и еду ей приносили на подносе в ее комнату. Даже Джеффри не мог уговорить ее спуститься вниз.