– Мадам, простите меня. – Он отгородился от нее ладонями, словно щитом. – Но вы обе иностранки, поэтому многого не понимаете. Я могу лишь повторить: вокруг нас живет много фанатиков. Они считают, что такие женщины, как вы… – Он замолчал, не в силах произнести грязное слово. – Не чистые, – сказал он. – Я заступался прежде за вас. Теперь не могу. Это слишком опасно.

– Я понимаю. – Она почувствовала, как краска заливает ее щеки. – Я не глупая.

И тут из мистера Джамшеда полились слова:

– Вы не глупая, и мне больно говорить вам такие жестокие слова, но я беспокоюсь не только за вас, но и за детский приют. Вы не знаете, как смотрят тут на вас простые люди. Они могут улыбаться, но они совершенно ничего не понимают. У вас нет ни семьи, ни мужа, ни детей, ни украшений. Кто вы? Что вы собой представляете? Поверьте мне, мадам, ужасно говорить такие вещи иностранке, приехавшей в нашу страну, но я вынужден это сделать. – Он сухо кивнул ей и пошел к двери.

– Можно я попрощаюсь с миссис Джамшед, Долли и Каниз? Вы все были добры ко мне.

– Нет, – отрезал он. – Извините. Дочери дома, но я не хочу, чтобы они виделись с вами.

Вива слышала о таком феномене, когда некоторые люди – слабохарактерные, как она всегда полагала, – чувствовали себя виноватыми, стоило лишь им узнать, что их обвиняют в преступлении. На следующий день, входя в ворота детского приюта, она это поняла: ей казалось, будто она несет с собой бомбу.

После ухода мистера Джамшеда она часа два собирала вещи, но первым делом сорвала все мерзкие фотографии и выбросила в мусорную корзину.

Ночь она почти не спала, ее мысли крутились вокруг Гая и Фрэнка (ее не покидала мысль, что та безумная ночь в Ути была моментально наказана), вокруг Дейзи, приюта. Она еще чуточку надеялась, что мистер Джамшед сменит гнев на милость и позволит ей остаться.

Конечно, едва ли, но она не представляла, куда ей тогда идти. В нормальной ситуации Дейзи предложила бы ей какое-то место для ночлега, но она не захочет терять Долли и Каниз, ее лучших студенток. А вдруг и Дейзи поверит в слухи об аморальности Вивы, что тогда? Не исключено, что Дейзи просто не захочет с ней разговаривать, и тогда придется снова снимать комнату в ИВКА, мысль неприятная.

Она распахнула дверь с затейливым узором и с облегчением увидела, что во дворе абсолютно ничего не изменилось. Все то же мрачноватое и красивое здание с закрытыми ставнями, напоминавшее огромную, обветшалую голубятню; те же птички в кроне тамаринда, во дворе и в тени веранды; миссис Боуден читает вслух со своим йоркширским выговором из знакомой книги под названием «Английская поэзия для девочек Индии».

декламировали вместе с ней девочки своими певучими голосами, —

Вива шла по двору, неся с собой невидимую бомбу. Садовник в плоской мусульманской шапочке гонял метлой опавшие листья. На скамейках терпеливо сидели пациенты, дожидаясь, когда в десять пятнадцать откроется дверь и доктор начнет прием.

Потом она шла по темному коридору в офис Дейзи, и от нервного напряжения у нее кружилась голова. Что, если Дейзи не поверит ее рассказу про Гая и фотографии, про его имитацию самоубийства? Не поймет, зачем Фрэнк неожиданно явился в Ути? Даже ей самой было понятно, насколько неправдоподобно все это звучало.

Дейзи сидела за стопкой писем, маленькая, одинокая фигурка, и что-то писала, сосредоточенно и аккуратно. Увидев Виву, она вздрогнула и, просияв, вскочила.

– О, привет! Как я рада тебя видеть! Ну, как провела время? – Она рассеянно воткнула карандаш в булочку.

– Все было замечательно, Дейзи. – Вива решила не тянуть и сразу перейти к делу: – Но боюсь, что мне придется сообщить тебе плохие новости.

Дейзи внимательно выслушала всю историю, перемежая ее иногда своими тихими возгласами «Ничего себе!» или «Боже мой!».

– Будет ужасно жалко, если он не позволит Долли и Каниз ходить в университет, – была ее первая реакция. – Они превосходные студентки и очень трудолюбивые. И что там теперь с Гаем? – Ее лицо хранило спокойствие, но на горле выступила нервная сыпь. – Ты думаешь, он продолжит распространять о нас слухи? Это будет очень серьезная неприятность.

– Ох, Дейзи. – Они обе вздрогнули, когда карандаш выпал из булочки и стукнулся об пол. – Мне так неудобно перед тобой! Ничего этого не случилось бы, если бы я не явилась сюда.

– Нет, это чепуха. Я не согласна, – отрывисто сказала Дейзи. – Мистер Джамшед прав – тут всюду шпионы, и никто из местных не понимает, зачем мы все это делаем. Да и как им понять? Они никогда прежде не видели таких женщин, как мы. В общем, дорогой мистер Ганди хоть и проповедует ненасилие, но зато он показал беднякам и женщинам, которые до сих пор даже головы поднять не смели, что они могут жить по-другому. Поэтому сейчас тут копится гнев на британцев, на бедность, гнев на то, что мы учим их женщин. В каком-то смысле мы оказались посередке между двух революций. Рано или поздно этот перегретый котел взорвется. И, конечно, если такие, как ваш мальчишка Гай, начнут распространять слухи, будет еще хуже. Но только не надо думать, что вся причина в нем.

– Что же делать с ним? – спросила Вива.

– Хороший вопрос. Но никто не станет арестовывать человека за то, что он сжег свое пальто.

– Но он незаконно проник в мою комнату.

– И что ты хочешь сделать?

– Думаю, что надо обратиться в полицию.

– Возможно, – неуверенно согласилась Дейзи. – Но, сделав это, мы откроем другую банку с червями. Понимаешь, полиция уже пыталась нас закрыть под давлением некоторых горячих голов из нового конгресса. Но пока что нам удавалось выстоять.

– А наши сотрудники, что они думают?

Дейзи подняла карандаш с пола и крутила его в руках.

– Когда к нам явился правительственный чиновник, он признал, что мы делаем хорошее дело, но сказал, что нам нужно закрыть приют, потому что власти больше не могут гарантировать нам защиту. Это было еще до твоего прихода. Пожалуй, я должна была тебя предупредить.

Женщины посмотрели друг на друга.

– Когда я сообщила об этом сотрудникам и детям, все рыдали и просили нас не уходить. Это было ужасно, просто сердце разрывалось от жалости. У этих детей, Вива, нет ничего. Я не говорю, что все из них хотят быть здесь, нет, но если мы их бросим, они либо умрут, либо окажутся на улице. Ведь это надо понимать.