То же самое соревнование за боевые средства явилось причиной оживления спора: стоит ли предпринимать операцию по высадке десанта на юге Франции под кодовым названием «Энвил» одновременно с «Оверлордом», после нее или вообще не предпринимать. Британские начальники штабов во главе с Черчиллем, видя результаты боев в Италии, вновь засомневались. 4 февраля Черчилль снова подверг план критике, утверждая, что «Энвил» не переплетется с «Оверлордом» из-за того, что между территориями «Оверлорда» и «Энвила» лежит пересеченная местность, которую придется преодолевать войскам, высадившимся на юге, встречая мощное сопротивление противника. Британские начальники штабов предлагали отменить план высадки на юге Франции, а предназначенные для этого войска направить на другие операции на Средиземном море. Объединенный комитет начальников штабов хотел отложить или даже отменить «Энвил», если Эйзенхауэр сочтет необходимым усилить «Оверлорд». Но они энергичнее, чем когда-либо, сопротивлялись новым операциям в Италии или дальше к востоку, на Средиземном море.

21 марта генерал Уилсон запросил новую директиву. Приказания, данные ему, были решающими для следующего наступления в Италии, которое вскоре предполагалось возобновить – пересечь линию Кассино на пути в Рим и пройти за него.

Несмотря на случившееся, Черчилль продолжал с тем же упорством настаивать, что было бы позорно и ошибочно не предоставить войскам, достаточным для средиземноморской кампании, выполнить свой долг. В течение тех же недель марта его раздражали энергичные попытки американцев преобразовать правительство Бадольо. Его также тревожило сопротивление американцев его желанию признать Французский комитет национального освобождения. Да еще эта неприятная ссора со Сталиным из-за польских границ, в которой Рузвельт почти не принимал участия. По какой-то из этих причин или вследствие всех вместе Черчилль искал еще одной встречи с Рузвельтом, одновременно назначив на начало апреля на Бермудах заседание Объединенного комитета. Но президент чувствовал себя усталым и не хотел встречаться с Черчиллем, боясь поддаться его упорному нажиму, особенно по стратегическим вопросам. Поэтому 8 апреля он отправился на отдых в Южную Каролину. Адмирал Лихи, сопровождавший его, вспоминает, как, проезжая мимо дорожных указателей, президент пошутил, что на шоссе следует поставить еще один мемориальный знак в память о том, что в 1944 году Рузвельт проезжал по этой дороге, спасаясь от британцев.

Черчилль, раздосадованный срывом встречи с президентом, издалека бранил своих американских друзей за их непоколебимую веру в полезность «Энвила» и настойчивое требование переброски дивизий из Италии для этой операции. 16 апреля он говорил Маршаллу: «Для меня невыносимо заранее согласиться лишить поддержки наступление [цель которого дойти до Рима] или неожиданно прервать его именно в тот момент, когда успех, после долгих усилий и тяжелых потерь, уже, похоже, не за горами… Отдайте мне должное и вспомните, что ситуация коренным образом изменилась [со времени Тегерана]. В ноябре мы надеялись взять Рим в январе, и многое говорило о том, что враг готов отойти на север Итальянского полуострова. Вместо этого, несмотря на нашу крупную десантную экспедицию, мы топчемся на месте, а враг бросил в бои южнее Рима восемь моторизованных дивизий, которые, мы надеялись, будут задействованы в „Энвиле“ по всему фронту». Таким образом, была причина как для радости, как и для горького разочарования.

Объединенный комитет начальников штабов под натиском этих аргументов заколебался. Все необходимое для начала полномасштабного вторжения через Ла-Манш в новый срок (двумя-тремя днями раньше или позже 1 июня) было обеспечено. Поэтому он уступил настойчивости британцев и согласился, что вооруженные силы в Италии нельзя сокращать или лишать десантных судов и других средств для продолжения наступления в этом регионе. И он согласился отсрочить «Энвил» без каких-либо гарантий, что операция будет проведена позже.

Временная директива генералу Уилсону была весьма неопределенной. 19 апреля Объединенный комитет приказал ему:

а) как можно скорее начать широкомасштабное наступление в Италии;

б) создать эффективную угрозу для сдерживания немецких войск на юге Франции;

в) спланировать «наилучшее использование оставшегося у Вас десантного флота, или для поддержки операций в Италии, или для использования возможностей, возникших на юге Франции или где-либо еще, для поддержки энергичного наступления…».

Согласно этой директиве Александер получил право 11 мая достаточными силами начать широкое наступление. В кампании приняло участие всего около двадцати восьми союзнических дивизий (из Великобритании, Новой Зеландии, Канады, Южной Африки, Индии, Соединенных Штатов, Франции и Польши), не считая многочисленных морских и воздушных сил. Поскольку к концу мая победа уже была близка, Черчилль обратился к Александеру со следующим поздравительным посланием: «Как прекрасно, что мы смело противостояли нашим друзьям из американского Объединенного комитета начальников штабов и позволили Вам полностью использовать эту битву в своих интересах!»

В конце концов 4 июня Рим был взят.

Для немцев, марширующих под свастикой, это были тяжелые неделя и месяц. За два дня до взятия Рима значительные силы американских бомбардировщиков совершили челночный перелет из Италии на новые базы, расположенные на советской территории, в Полтаве; отныне любой немецкий участок фронта мог подвергнуться бомбардировке с воздуха. Два дня спустя ранним утром началась высадка крупного союзного десанта на берега Нормандии. На востоке огромные силы Красной армии заканчивали приготовления к артиллерийской атаке по всей линии фронта. Коалиция не могла допустить, чтобы хоть какая-нибудь часть немецкой территории не подверглась удару, и не давала врагу передышки. Военное сотрудничество между ее членами в этот военный сезон достигло высшей степени энтузиазма и самопожертвования.

Прервем на некоторое время наше повествование, чтобы рассказать о соглашении по челночным бомбардировочным базам в Полтаве, о которых мы уже вскользь упомянули. Соглашение было достигнуто только после наших многочисленных просьб. Рузвельт в Тегеране представил этот проект Сталину, оставив ему меморандум Объединенного комитета начальников штабов. Многие недели американское посольство в Москве с нетерпением ждало решения, пока Молотов наконец ответил Гарриману, что у советского правительства нет принципиальных возражений против предоставления желаемых баз и что командованию советскими воздушными силами предписано начать переговоры об их организации и использовании. Но это обещание оказалось лишь предисловием к долгому ожиданию. Посол сделал вывод, что советские официальные лица рангом ниже еще не прониклись духом Тегерана. После того как дальнейшие терпеливые усилия (восемь раутов переговоров с Молотовым по этому вопросу со времени Тегерана) оказались безрезультатными, посол стал просить о встрече со Сталиным. 2 февраля он получил положительный ответ. Маршал согласился для начала предоставить на советских аэродромах оборудование для 150–200 американских тяжелых бомбардировщиков, которые предполагалось использовать для челночных операций, а также для полетов с целью фоторазведки из Италии и Англии.