Черчилль и Идеи, хотя у них часто возникали разногласия с де Голлем, охотно смирились бы с некоторыми неудобствами ради того, чтобы поднять национальный и боевой дух французов. Но премьер-министра сдерживала мысль, которую он выразил в записке своим коллегам от 13 июля: «Даже если Советская Россия признает де Голля из-за его прежнего заигрывания с коммунистами, мы все же должны оставаться разумными и сверять свой курс с курсом Соединенных Штатов. На самом деле в данном случае было бы важнее не оставлять их в изоляции, что дало бы возможность вместе с Россией работать против них…»

Однако он по-прежнему пытался примирить комитет с американским правительством. Но пока безрезультатно.

На Квебекской конференции 20 августа Хэлл и Идеи поймали себя на том, что постоянно слишком резко выступают по спорному вопросу – включать ли термин «признание» в формулу, определяющую их отношения с Французским комитетом. Идеи потом говорил, что, поскольку дальнейшая отсрочка может принести вред, может быть, каждому из двоих стоит сделать собственное заявление.

Хэлл, если верить его более позднему отчету, ответил, что он очень сожалеет о разногласиях, но «…если британцы смогут их выдержать, то и мы – тоже».

Каждый написал отдельное заявление, ознакомил с ним другого, и 26 августа документы были опубликованы. Заметим, что по мере того, как развивались события, четкие различия между двумя заявлениями переставали казаться такими уж важными.

Напомним, что заявление Советского Союза, отложенное во времени, чтобы оно вышло одновременно с остальными двумя, было более определенным. В нем содержалось решение «…признать Французский комитет национального освобождения представителем государственных интересов Французской Республики и лидером всех французских патриотов, борющихся против гитлеровской тирании, и обменяться с ним полномочными представителями».

В это время (август 1943 года) де Голль и Сталин все чаще использовали друг друга для того, чтобы получить больший вес в управлении делами Франции и Италии. Поступая подобным образом, Москва могла надеяться, что французские коммунисты приобретут влияние как во Французском комитете, так и в оккупированной Франции. Де Голль соглашался сотрудничать с французскими коммунистами как в военных операциях, так и в поддержании порядка во Франции после войны. Хотя де Голль всячески добивался признания Советским Союзом, 26 августа, когда Мэрфи и Макмиллан явились к нему с копиями заявлений своих правительств, он поведал им, что не отрицает большой вклад коммунистов в дело освобождения Франции, но к их послевоенным амбициям относится очень сдержанно и, конечно, не позволит им взять власть во Франции.

С вопросом признания было связано включение комитета, как представителя Франции, в число Объединенных Наций. Хэлл стремился уговорить комитет присоединиться к принципам декларации. Британское и советское правительства его поддерживали. Но де Голля не удовлетворял уровень членства; он хотел быть принятым в качестве полноправного и постоянного члена. Американское правительство было против. Вопрос остался отложенным до конца войны, а пока комитет был признан Временным правительством Франции.

Несмотря на свой неопределенный статус, комитет получил членство в Консультативной комиссии по Италии. С де Голлем не посоветовались ни по условиям перемирия в Италии, ни по решению о принятии военного сотрудничества Италии. Он воспринял это не только как оскорбление, но и как несправедливое пренебрежение прямыми интересами Франции в делах Италии. Президент не желал позволять де Голлю участвовать в военной оккупации Италии; он предполагал, что итальянцев возмутит присутствие французов. Но во время московской конференции в октябре, когда стало ясно: этот новый комитет должен быть консультативным по своему характеру, Французский комитет пригласили вступить в качестве самостоятельного члена. Более глобальный вопрос: следует ли комитету предоставить членство в Европейской консультативной комиссии? – остался нерешенным.

Этой осенью французская политическая жизнь в Северной Африке, по словам Черчилля, «выкристаллизовывалась в будущее зачаточное правительство», а влияние де Голля все возрастало. В сентябре Жиро, не поставив в известность де Голля, взаимодействуя с американцами, провел операцию, в результате которой немцы были изгнаны с Корсики. Это рассердило де Голля и его коллег. В начале октября комитет был реорганизован и его возглавил председатель. обладающий правом вето на все действия. По всей вероятности, эта роль предназначалась де Голлю. Жиро, по-прежнему оставаясь главнокомандующим французских вооруженных сил, должен был начать руководить комитетом, но 8 ноября он подал в отставку, оставшись только на посту главнокомандующего. Надо заметить, что в это время президент потерял веру в его способность противодействовать де Голлю, а Эйзенхауэр – в его способность сплотить французские вооруженные силы.

В тот момент Черчилля и Рузвельта снова отвлекла акция, предпринятая Французским комитетом в Ливане. Там по приказу де Голля было подавлено одобренное союзниками национальное движение за независимость. Из них двоих больше возбужден был Черчилль. Он был готов лишить комитет всяческого покровительства и во взаимодействии с Соединенными Штатами приостановить вооружение французских войск в Северной Африке, если де Голль не вернет власть местному правительству. Отступив перед этой угрозой, комитет начал переговоры о полной независимости с ливанскими и сирийскими лидерами.

В ходе личной беседы между Рузвельтом и Сталиным в Тегеране, состоявшейся 28 ноября, ко времени которой ливанский кризис миновал, стало очевидно отношение всех троих к Франции. Сталин, который до сих пор поддерживал комитет, проникся отношением Рузвельта к де Голлю, но со свойственной ему безжалостностью. Он сказал, что у него сложилось впечатление о нереальности политической деятельности де Голля, потому что он действует так, словно является главой великого государства, тогда как на самом деле Франция сравнительно маленькая страна. Более того, де Голль не представляет французский народ, настоящую Францию, которой, по мнению Сталина, по-прежнему управляет продажная верхушка, которая при власти Петэна помогала Германии и желала ее победы. Поэтому Францию, настоящую Францию следует наказать за ее вредную деятельность и не позволить ей пользоваться благами мира.

Непонятно, была ли враждебность Сталина связана с отношением де Голля к французским коммунистам. Двадцать семь бывших депутатов-коммунистов, освобожденных из тюрьмы, с пылом включились в политическую деятельность в Северной Африке: они вели агитацию среди чернорабочих и крестьян, а также призывали мусульман бороться за равные права с французами. Де Голль предложил коммунистам два портфеля в кабинете министров при условии, что он сам отберет кандидатуры и что они откажутся от собственных политических амбиций в пользу общей и единой политики комитета. Предложение получило отказ. А в это время все коммунистические элементы в Северной Африке развернули кампанию против де Голля, обвиняя его в карьеризме и пренебрежении военными действиями.

Рузвельт мимоходом попытался смягчить приговор Сталина. Он обратил внимание Сталина на набирающую силу французскую военную программу в Северной Африке и на истинную роль, отведенную французским частям в этом регионе. Но он также выразил несогласие с точкой зрения Черчилля, считавшего, что Франция может быть быстро восстановлена, как великая нация; по его, Рузвельта, мнению, для того, чтобы Франция снова стала великой. понадобятся многие годы честной работы всех французов.