чтобы сомнений не было. Кто, куда, когда ходил, с кем, какие вызовы были. А лучше к аналитикам сразу иди. И с охранником поговори, уж кому-кому, а ему по должности положено всякие несоответствия замечать. И знаешь, что… — я посмотрел на Вика в ответ, тот подобрался в напряженную до предела пружину. — Я не верю в осознанное предательство. Если только кто по глупости… И точно не ты.

— Не я. — Вик повеселел и тряхнул разноцветными прядями. — Спасибо. Работаем?

— Работаем.

И я медленно пополз, цепляясь за стены, в наш офис. В отделе, как водится по вечерам, никого не было, большинство оперативников или закончили смену и ушли по домам, или были в экспедиции, или на вызовах. У ученых тоже было тихо, выключен свет, но мигало что-то из аппаратуры, что нельзя было выключать на ночь. Светился только один стол — за ним сидела заработавшаяся до ночи Гайяна. Хотя, скорее, не сидела, а пребывала в прострации — переплетя пальцы, она задумчиво ими щелкала, а сама то тихонечко улыбалась чему-то в мыслях, то хмурилась. Ее занимало что-то невероятно важное, вот сейчас и узнаем.

Я, тяжело опершись о косяк, в него же и постучал.

— Добрый вечер.

Гайяна, встрепенувшись, вскинула на меня тревожно-виноватые глаза, и мне стало нехорошо.

— Я бы хотел вам задать пару вопросов.

— Звучит как завязка к плохому детективу, — пошутила она. Но я видел, как дрожат у нее пальцы и голос.

— Какой антифриз в системе охлаждения флаера?

Она недоуменно на меня воззрилась.

— Откуда я знаю? У меня и флай-пропуска нет.

Похоже, не врет. Но что-то ее беспокоит.

— Мне нужно взглянуть на записи Тайвина.

— Конечно, — она без сомнений открыла мне дверь в его кабинет. — Знаете, над чем мы работали?

Я, не ответив, закопался в записи ученого, стремясь найти хоть какую-то информацию о том, чем он занимался до того, как мы с ним загремели в госпиталь. По мере прочтения его лабораторных заметок, сделанных с аккуратной педантичностью, вполне в его духе, я покрывался холодным потом. Твою-то мать! Так вот что интересовало криминальные круги. И вот как пряталась та химера, что чуть не отгрызла Вику правую руку.

Соскоб, взятый мной с гериона в первое утро экспедиции с «Апостолом» на экваторе и преподнесенный на перчатке-блюдечке Тайвину, оказался, насколько я понял, одним из видов местных колониальных микроорганизмов. Они быстро размножались на субстрате из частичек хитина или любых других азотсодержащих полисахаридов и могли, как чайный гриб, занять всю поверхность, где им было чем перекусить. А световые лучи они не поглощали и не отражали, создавая оптическое свойство невидимости на поверхности того предмета, который покрывала колония. Ученый добавил к заботливо взращенной в чашке Петри культуре стимулятор роста, выделенный из образцов почвы, знатно удобрившей розовый куст тетушки Эммы, подсадил к микроорганизмам свои обожаемые наниты, продуцирующие субстрат для роста колонии — и мы получили проект «Призма». Универсальная маскировка. Боец-невидимка. Да-а-а, за такой бонус и гения, его придумавшего, стоит пободаться даже с Межмировым правительством, это я отлично понимал. Гайяна, следившая за гаммой эмоций на моем лице, кивнула.

— Проект «Призма».

Я, по-прежнему ни слова не говоря, вытащил из угла кабинета замаскированную крошечную голокамеру и включил запись, промотав предыдущие трое суток в ускоренном режиме. В кабинет к ученому входил он сам, наш шеф, Гайяна, Макс и Вик.

Гайяна даже не в курсе, с какой стороны к флаеру подходить, шеф… нет, невозможно, и по времени не совпадает. И не Вик. Я почти физически чувствовал, как теряю твердую почву под ногами. Макс. Боевая валькирия. Напарница, много раз спасавшая мою любопытную задницу от очередной неприятности. Макс, которая первой в меня поверила, встав спиной к спине после танца со скорпикорой. Макс, которой я неизменно готов был доверить эту самую спину, да и саму жизнь без опаски доверить. Которой я рассказывал свои сомнения, опасения и неуверенности. У которой я просил совета. Моя почти заместительница, правая рука и надежный друг. Если я не могу опираться в этом мире на Макс и Берца, то мир — хрупкая штука, как бабочка. Тронь — и цветные чешуйки осыпались, а насекомое погибло.

Я тряхнул головой. Нет, что-то здесь не так. Недолго и на Берца напраслину возвести. Надо раскопать еще улики. Я развернул брошенную на столе бумажку, ее текст содержал какие-то формулы и гласил: «Обсудим?» и координаты. Пробив по смарту, я понял, что это все те же координаты рудника на экваторе. С этим понятно, психанул наш гений и решил сам разобраться, никому ничего не говоря. Очнется, придет в себя, хорошенько ему врежу, пусть еще в больнице полежит, придурок в очках. И тут я, наконец-таки, соизволил обратить внимание на подругу детства Макс.

— То есть она вам так и не сказала, — констатировала ученая, все это время внимательно за мной наблюдавшая.

У меня внезапно потемнело в глазах.

— Что? — тихим шепотом поинтересовался я.

— Про свои чувства, про записки эти… Дура.

— К-к-какие чувства? — ошеломленно переспросил я.

— А вы, как всегда, слепоглухонемой. Мужики, — неодобрительно тряхнула кудряшками Гайяна. — Вот всегда у вас так, все и про всех знаете, а что у вас под самым носом, хоть один бы догадался. Влюблена она в вас, как кошка мартовская. Даром что спину перед вами не выгибает, дурным голосом не орет и