– Если мы будем говорить одно и то же, нам ничто не грозит, – в отчаянии произносит она. – Что значит слово какой-то ненормальной девицы против показаний двух профессионалов?

Томас смотрит на жену долгим взглядом.

– Томас, я так сильно тебя люблю, – шепчет она. – Прошу тебя.

Ее глаза заволакивает пелена слез.

Качая головой, он встает с дивана.

– Джесс, я провожу тебя домой, – говорит он. – Лидия, завтра утром я приду, и мы вместе вызовем полицию. – Помолчав, он добавляет: – Если покажешь им видео, я скажу, что это я дал Джесс ключ от нашего дома, попросил взять для меня кое-что.

Я встаю, оставляя подарок у стула. В ту же секунду доктор Шилдс оседает на пол.

Распластавшись на ковре, она смотрит на Томаса. По ее щекам текут черные от туши слезы; вокруг ног сбилась юбка белого платья.

– До свидания, Лидия, – говорю я.

Затем поворачиваюсь и выхожу из комнаты.

25 декабря, вторник

Из всех потерь, что я понесла сегодня вечером, значение имеет только одна – Томас.

Вам была поставлена задача испытать его, чтобы он вернулся ко мне. А вы отняли его у меня навсегда.

У меня ничего не осталось.

Кроме подарка, что вы оставили.

Упаковка размером с книгу, но тонкая и легкая – книга в такой не поместится. В блестящей серебряной фольге я вижу, словно в кривом зеркале, свое искаженное отражение.

Тяну за красный бантик. Бумага разворачивается, открывая моему взору плоскую белую коробочку.

В ней – фотография в рамке.

Казалось бы, больнее уже некуда, но даже нестерпимая боль может усилиться. И при виде снимка я едва не взвиваюсь от дикой рвущей на части муки.

На снимке Томас спит на животе, до пояса укрытый цветастым мятым одеялом. Но обстановка мне не знакома; он не на нашем супружеском ложе.

В вашей постели, Джессика? Или в кровати Эйприл? Или еще какой-то женщины?

Теперь это неважно.

На протяжении всех лет совместной жизни всякий раз, когда меня мучила бессонница, его близость неизменно дарила покой и утешение. Тепло его мускулистого тела и ровное дыхание, словно целебный бальзам, укрощали неутихающие волнения моего неуемного разума. Если б он только знал, сколько раз я шептала ему «я люблю тебя», пока он мирно спал.

И последний вопрос: Готовы ли вы пожертвовать жизнью ради тех, кого любите по-настоящему?

Ответ очевиден.

Я делаю в блокноте последнюю запись: исчерпывающее подробное скрупулезное признание. Миссис Восс наконец-то получит ответы на все свои вопросы. О связи Томаса с Эйприл я умолчала. Возможно, это его спасет.

Листы из блокнота оставлены на столике в прихожей, где их легко обнаружат.

Неподалеку есть аптека, которая работает круглосуточно. Даже в Рождество.

Из ящика письменного стола в своем кабинете я достаю запасной блок рецептурных бланков. Я держу его дома на крайний случай, хотя до этого ни разу им не воспользовалась.

На улице темно, хоть глаз выколи. На беспредельном ночном небе ни единой звездочки.

Нет Томаса, значит, завтра не будет и света.

Я выписываю себе рецепт на 100 таблеток «Викодина». Этого более чем достаточно.

30 марта, пятница

Кажется, что молодая женщина, которая смотрит на меня из отражающего стекла, должна выглядеть иначе.

Но мои кудрявые волосы, черная кожаная куртка и тяжелый чемоданчик с принадлежностями для макияжа не претерпели изменений за последние месяцы.

Доктор Шилдс, вероятно, сказала бы, что нельзя судить о внутреннем состоянии человека по его внешним атрибутам, и я знаю, что она права.

Подлинные перемены не всегда заметны, даже если они происходят с тобой лично.

Я перекладываю чемоданчик в левую руку, хотя сейчас правая не так болит, как раньше, когда я бегала по клиентам «БьютиБазз». Теперь я в качестве гримера обслуживаю актеров, занятых в спектакле одного внебродвейского театра, где Лиззи работает помощником костюмера. Она и устроила мне собеседование с работодателем.

Это постановка не Джина Френча – на его карьере поставлен крест. Мне так и не пришлось делать нравственный выбор – решать, сказать ли его жене, что ее муж – хищник. Катрина и еще две женщины обратились в прессу со своими историями о том, как он надругался над ними. Падение его было стремительным: подобное поведение теперь не оставляют без последствий.

Думаю, на подсознательном уровне я догадывалась, почему Катрина так жаждала связаться со мной, но тогда я еще не была готова бросить вызов Джину. Мне не за что быть признательной доктору Шилдс, но, по крайней мере, благодаря ей я больше никогда не стану жертвой.

Я ближе придвигаюсь к окну и лбом прижимаюсь к стеклу, чтобы лучше видеть зал.

Почти полночь, а «Завтрак с утра до ночи» забит посетителями, заняты почти все кабинки с красной кожаной обивкой и табуреты у барной стойки. Выходит, Ноа оказался прав: много есть любителей полакомиться гренками и яйцами «Бенедикт» после скитаний по барам в пятницу вечером.

Ноа я не вижу, но представляю, как он возится в кухне – засунув за пояс полотенце, отмеривает точное количество экстракта миндаля и вливает его в яично-молочную смесь.

Закрыв глаза, я молча желаю ему добра и иду дальше.

Он позвонил мне на следующий день после Рождества, когда я уже была вместе со своей семьей во Флориде. Тогда я еще не знала, что доктор Шилдс покончила с собой – Томас сообщил мне печальную новость поздно вечером.

Мы проговорили почти два часа. Ноа подтвердил, что доктор Шилдс подходила к нему возле здания, где работает Томас. Я тоже ответила на все его вопросы. Ноа поверил мне, но я поняла, что больше он не объявится, еще до того, как он повесил трубку. И кто стал бы его осуждать? Дело даже не в том, что я переспала с Томасом; груз неприятных воспоминаний, что связывает нас, не позволит нам начать заново строить отношения.

Однако я замечаю, что думаю о Ноа чаще, чем можно было ожидать.

Такие парни, как он, встречаются редко, но, может быть, однажды мне снова повезет.

Я же кую собственное счастье.

Сверяю время по часам на мобильном телефоне. Без двух минут полночь, последняя пятница месяца. Значит, платеж на мой счет уже поступил. «Деньги имеют для тебя жизненно важное значение. Судя по всему, деньги – основа твоего морального кодекса, – написала обо мне доктор Шилдс во время моего первого компьютерного тестирования. – При столкновении финансовых интересов с законами нравственности выявляются весьма любопытные грани человеческой натуры».