– Ливилла, они все изменники, – раздался за моей спиной негромкий голос, и я, оглянувшись, с удивлением увидела там Юлия Агриппу.

Его влияние в империи Калигулы было настолько велико, что преторианцы не преградили ему путь. А он принес мне и Агриппине по чаше вина. Я с благодарностью взяла свою чашу, надеясь, что хмельной напиток притупит мои чувства. Сестра же лишь скривила губы в ответ на этот неожиданный жест милосердия. Агриппа пожал плечами и стал сам пить вино, от которого та отказалась.

– Они должны были с позором умереть еще на севере. Вместо этого им дали шанс выжить. Победители получат свободу и все свои земли, их честь восстановят. Те же, к кому боги будут менее благосклонны, встретят тот конец, который сами же и заслужили.

Я не видела в представлении ничего милосердного. Почти все лодки уже были пробиты таранами, их экипажи безжизненно смотрели на нас со дна залива. Немногих сегодня ждет свобода. Несколько счастливчиков умудрились уцепиться за обломки и добраться до берега. Одного за другим их подводили к императору, и тот великодушно даровал им прощение. Всего один трибун из числа тех, кто упал в воду, сумел скинуть с себя доспехи прежде, чем море забрало его себе. Мало кому удалось удостоиться императорской милости.

– Это ужасно…

– Думаю, твой супруг с тобой согласится, – тихо заметил Агриппа. – Насколько я могу судить, в последнее время Виниций не вполне разделяет чувство юмора твоего брата. Эта битва не доставляет ему удовольствия. Он с несколькими друзьями сейчас пытается помочь выжившим добраться до суши, хотя Калигула запретил оказывать им помощь.

– Виницию грозит наказание? – встревожилась я.

Агриппа помотал головой:

– Он по-прежнему пользуется доверием императора и считает, что сможет стать совестью Калигулы, потому и не покидает Гая ни на минуту из страха, что тот совершит нечто опасное. Утром мы двинемся в Рим, и Виниций будет сопровождать его. Он сожалеет, что не увидит тебя до твоего отъезда на Пандатарию. Император распорядился, чтобы с вами сегодня вечером никто не общался, но я решил воспользоваться своим авторитетом и нарушил его приказ. Твой муж навестит тебя, как только убедится, что Калигула безопасно устроился в Риме и бесчинствам Веспасиана положен конец. Когда в Риме наступит мир и покой, он сможет быть с тобой. И знай, Ливилла, что и он, и я неустанно уговариваем императора отпустить тебя на свободу.

Когда вино было допито, Агриппа ушел, и мы с сестрой снова остались одни посреди моря людей. По окончании представления нас отвезли в порт Мизена и погрузили на два судна, которые ждали только утреннего отлива, чтобы умчать нас к местам нашей ссылки.

По пути я увидела, как вдали мой возлюбленный супруг помогает промокшему человеку взобраться на мост. Меня он не заметил. Зато я разглядела брата. Его лицо лучилось смехом, но ни одна из этих улыбок не согревала холодных, мертвых глаз.

Агриппину сначала отвезли на север. Она столько времени таскала на себе урну Лепида, что почти срослась с каменной ношей, но наконец-то мрачный груз доставили в храм в Риме, где прах нашего бывшего друга приняли на вечное хранение. Затем преторианцы, подталкивая сестру, как пастухи толкают упрямую скотину, немедленно погрузили ее на другой корабль, на котором она и поплыла к месту своего заточения.

Что же касается меня, то я взошла на борт судна со странной смесью паники и облегчения. В последнюю ночь перед отплытием я проплакала до самого утра. Из-за того, что Виниций решил остаться и помочь несчастным, едва не утонувшим мятежникам, а не ехать со мной. Из-за того, что супружеский долг он ставил на второе место после своих обязанностей перед императором. Из-за того, что Агриппа запросто нарушил приказ моего брата и навестил меня, а мой муж этого не сделал. Конечно, в глубине души я понимала, что мне глупо жаловаться. Виниций был тем, кем и всегда, – верным слугой Рима. Ради спасения империи он делал все, что в его силах.

И все равно меня жгла обида.

Я прибыла в свою тюрьму.

Пандатария – маленький остров две мили в длину и едва ли восемьсот шагов в ширину. На одной оконечности – крошечная деревушка, а на другой – три или четыре виллы. Побег невозможен, даже если бы было куда бежать. Обитать мне предстояло на той же вилле, где умерла моя мать, и от этого кровь стыла в жилах. Я была ребенком, когда ее отобрали у меня. В моей памяти навсегда запечатлелось, как она, высокая, гордая, с туго заколотыми волосами, в элегантной палле темно-синего цвета, уходит прочь. Больше я ее не видела. Теперь меня будут держать в том же месте, где она провела свои последние дни, одинокие и скорбные. Осознавать это было невыносимо.

Вилла оказалась весьма просторной, но тюрьма есть тюрьма, как бы ни золотили решетку. Я изучала дом и сад, пока не обошла каждый уголок по несколько раз. Ко мне приставили двух рабов, Хориона и Анния, которые готовили – почти исключительно рыбу, выловленную из моря рядом с виллой, – и убирали. В деревне на другом конце острова жили несколько бывших солдат, и их наняли присматривать за мной. Каждый день они должны были наведываться на виллу и проверять, на месте ли я, жива ли еще и – самое главное – одна ли.

В первые дни на острове я подолгу сидела у окна, смотрела на море и наблюдала за птицами. Ни разу мимо не проплыло ни одно судно или хотя бы рыбацкая лодка. На четвертый день я разглядела на горизонте туманную полоску и поняла, что вижу сушу. Когда меня пришел проверить стражник, я спросила, не материк ли это, и он сказал, что нет, это Понтия. Тюрьма моей лживой сестры! Я тут же захлопнула ставни. У меня не было ни малейшего желания ни смотреть на этот остров, ни вспоминать о его обитательнице.

Три месяца я уныло бродила по вилле и за все это время видела всего восемь человек: двух рабов и шестерых наемников. И никто из них не проявлял ко мне доброжелательности или хотя бы интереса. Да, мое заточение здесь обеспечивает стражникам какое-никакое жалованье, но на крохотной Пандатарии они застряли только из-за меня, и их горькие взгляды не давали об этом забыть. Кошмары, ставшие уже такими привычными, что я считала их естественной частью ночного сна, после моего переезда на остров ненадолго прекратились. Их сменили странные несвязные видения. Но уже спустя неделю кошмары вернулись, и я снова проводила ночи с мечами, кровью и криками, просыпалась в поту и без сил. Тем не менее я почти обрадовалась им после тех непонятных видений. Они как будто говорили мне, что события в реальном мире никогда не сравнятся с моим воображением.

Ослепительные, выжигающие глаз сполохи красного и белого постепенно сливаются в багровый купол. Словно клинки, его пронзают сияющие лучи римского солнца. Мир под этим куполом отвратительно алый, и солнечный свет колет и рубит его своими острыми мечами.

Издалека все еще слышен рев толпы.

Я шагаю медленно, спокойно.

На меня нисходит странная апатия, чувствую себя утлой лодкой на бурных волнах моря отчаяния, которое всегда со мной, темное и бескрайнее, грозящее поглотить. Однако неожиданно все меняется. В бесстрастный покой моего ума врываются новые эмоции… неистовые, пугающие.