лошадям, потом рысью отъезжали в середину долины; там, спешившись, пускали лошадей пастись. Очевидно, они намеревались расположиться здесь лагерем на ночь.

Шествие продолжалось около часа, и Генрих насчитал более двухсот индейских воинов. Наблюдатели не боялись быть замеченными; они были скрыты за утесами и деревьями, а сами могли все видеть и слышать, что делалось в неприятельском стане.

Индейцы начали с того, что привязали лошадей к кольям, расположенным кругом, в том месте долины, где трава была особенно густа. При себе они оставили всю сбрую, уздечки из конского волоса, серые медвежьи шкуры и одеяла из буйволовой кожи. У немногих только были седла, так как индейцы редко употребляют их в военных походах. Каждый воин воткнул в землю свое копье и положил около себя щит, лук и стрелы. Воткнутые на равном расстоянии друг от друга копья образовали фронт протяжением в несколько сотен футов.

Общий вид лагеря по своему порядку мог быть поставлен в образец любому регулярному войску. Он разделялся на две части, так как состоял из индейцев двух племен: апахов и навагоев; последних было меньше, и они расположились дальше от наблюдателей.

Индейцы подошли к подошве горы и начали своими томагавками рубить деревья; наготовив достаточно топлива, они отнесли его в стан, и скоро запылали в нескольких местах громадные костры. Индейцы уселись вокруг и начали готовить себе ужин. При свете огней можно было разглядеть татуировку на лицах и на груди; она совмещала в себе всевозможные фигуры и краски. Одни были раскрашены в ярко-красный, другие в черный цвет; у одних были пятна, у других полосы, как у зебр. На груди и щеках были изображения зверей: волка, пантеры, у некоторых была нарисована красная рука, другим служила девизом мертвая голова или груда костей.

Короче говоря, каждый из них присвоил себе тот символ, который всего более соответствовал его характеру, происхождению или вкусам. Тщеславие составляет принадлежность всех наций на всех ступенях цивилизации, поэтому и здесь, как в Европе, замечалась богатая фантазия в выборе гербов.

Многие из индейцев имели на головах медные каски со страусовыми перьями: эти головные украшения достались им от убитых ими кирасир.

Более двух часов они смеялись, разговаривали, жестикулировали, точно скоморохи в театре, и сильно шумели. Они совсем не были похожи на индейцев — обитателей лесов, отличающихся важною и молчаливою осанкою.

Покончив наконец с ужином, одни отправились сторожить лошадей, другие завернулись в одеяла и заснули. Огни мало-помалу потухали, собаки доедали ужин и лаяли при малейшем шорохе; иногда слышались оклики сторожей.

Время было нашему отряду заняться собой и своим положением. Мысль эта явилась у всех одновременно.

— Ведь индейцы могут остаться здесь для охоты.

— Очень возможно, — серьезно заметил Сэгин. — Они, очевидно, еще не сделали запаса мяса. Местность же эта обильна дичью, люди и лошади могут здесь запастись силами. Меня нисколько не удивит, если они расположатся здесь надолго.

— В таком случае мы попали в западню, — сказал один из охотников, указывая на выход из ущелья с одной стороны и отвесную гору с другой. — Как мы выберемся отсюда? Вот что меня крайне интересует.

Все взглянули в ту и другую сторону, куда он показывал: менее чем в ста футах от выхода, защищенного скалами, находился лагерь индейцев, нельзя было и думать выйти этим проходом, даже если бы стража заснула, так как собаки непременно подняли бы тревогу; сзади гора поднималась совершенно отвесно. Они, и в самом деле, очутились, как в западне.

— Но ведь мы здесь умрем от голода и жажды, если эти проклятые индейцы не уберутся отсюда! — воскликнул один мексиканец.

— Это может случиться еще раньше, если они вздумают посетить наше убежище, — сказал другой.

Это предположение, хотя и маловероятное, могло все-таки осуществиться. Индейцы, конечно, не выбрали бы этой дороги в горы, так как это и не была собственно дорога, но они могли нарочно зайти в это место, чтобы нарвать кедровых шишек, могли забежать сюда собаки, преследуя дичь, все это грозило гибелью отряду.

Сэгин попытался поднять упавший дух своих людей и, обращаясь к ним, сказал:

— Если наше убежище не откроют, то мы два-три дня просуществуем с помощью орехов, потом мы можем заколоть одну из наших лошадей. Много ли у нас воды?

— Наши бутыли почти полны, — ответил Гарей, — ив нашем положении это большое счастье.

— Но нам нечем будет кормить наших бедных коней, — печально заметил Генрих, предвидя те лишения, которые ожидают его милого Моро.

— Они не будут страдать от голода и жажды, пока останется хоть один кактус, — сказал Эль-Соль, указывая на громадные кусты этого растения.

Действительно, кактусы спасают многих людей и животных от голодной смерти в пустыне.

— Друзья, — сказал Сэгин, — бесполезно отчаиваться прежде времени. Кто может спать, пускай отдыхает. Достаточно поставить стражу вот здесь и вот там. Идите сюда, Санхес.

И начальник указал два места, откуда можно было наблюдать за входом в ущелье.

Остальные сошли вниз, посмотрели своих лошадей, завернулись в одеяла, улеглись и заснули.

Перед восходом солнца все были на ногах и наблюдали за неприятелем. В лагере индейцев было тихо, это означало отдых на сегодняшний день, так как в поход дикари обыкновенно выступают перед зарей.

Когда восток заалел, лагерь проснулся, задвигались черные фигуры. Прежде всего индейцы занялись разведением огня. Сидевшие в засаде шепотом перебрасывались своими соображениями.

— Интересно знать, сколько времени они продержат нас в западне, точно мух в паутине?

— По меньшей мере, три дня, а то и все шесть.

— На кой черт оставаться им тут так долго? Для них вполне достаточно одного дня, чтобы сделать необходимый запас мяса. Посмотрите, как раз идет громадное стадо буйволов — вот им и запас готов.

— Так, — сказал один из мексиканцев, — но требуется, по крайней мере, три дня, чтобы дать высохнуть этому мясу, и беда, если солнце спрячется: тогда времени потребуется еще больше.

Генрих Галлер, прислушивавшийся к этому разговору, только теперь