Дело было еще в Катаре, лет шесть назад. Мы только начали дружить с Эваном. Я случайно зашла в кабинет, где он по визуальной связи разговаривал с матерью. Помню, меня сразу поразила ее красота: изумрудные глаза и ярко-рыжие вьющиеся волосы. Жаль, что таких у дарийцев не бывает.

Маме альтаирца хотелось знать, с кем общается сын, поэтому мы с ней и сдружились. Общались иногда даже без Эвана. Анна-Мария периодически выпытывала, как он живет, хорошо ли питается, не болеет ли. Боялась, что сын мог чего-то не договаривать. В принципе не вижу ничего зазорного в том, что все рассказывала его маме. Правда, некоторые моменты все же утаивала. Например, когда мальчишка болел. Зачем расстраивать мать, если она все равно ничем не сможет помочь своему ребенку?

Анна-Мария, конечно, тоже испытывает шок, когда Эван, держа меня за руку, сообщает, что мы женаты. После чего впадает в прострацию свекор: его супруга на экране со слезами на глазах заявляет, что о лучшей жене для младшего сына она не могла и мечтать. И тут же называет меня доченькой. Тут дар речи теряю уже я. Меня так даже родная мать не называла!

Странно, но, несмотря на разногласия и недовольство отца, семья Эвана… приняла меня.

Уж не знаю, что сыграло определяющую роль. То ли то, что особого выбора у них и не было — брак заключается раз в жизни и расторжению не подлежит. То ли они хотели показать Эвану, что относятся к его решению с уважением. То ли драг его знает что! Утихомирился и, кажется, смирился с мыслью о безродной дарийке в семье даже синеглазый исполин, которого я, откровенно говоря, побаиваюсь. Уж больно он властный… Надо не забыть расспросить Эвана, какую должность при дворе императора Альтаира занимает его отец. Наверняка большая шишка! По нему видно — привык командовать.

Все это так странно!

Семья. Настоящая. Меня приняла настоящая семья! Не такая, как была с беспутной Акрабой. Она лишь номинально числилась нашей матерью и никогда не снисходила до исполнения материнского долга передо мной и Анигаем.

Семья.

Если честно, мне начинает это нравиться. Исполнилась заветная детская мечта, которую я считала совершенно несбыточной. Да! Безусловно! Я люблю свободу! Но лишь потому, что свобода до сегодняшнего дня была единственным доступным мне счастьем.

Я реалистка и прекрасно понимаю: семья — непозволительная роскошь для дочери катарской потаскушки. На такой, как я, не отважился бы жениться ни один свободный дариец. Кому нужен такой дурной наследственный «шлейф»? После заключения фиктивного брака с Эваном я окончательно поставила крест на мечте иметь мужа и детей…

Настоящую семью!

И лишь сегодня, чувствуя ладонь Эвана в своей руке, стоя рядом с его отцом и братьями в кабинете, разговаривая по видеосвязи с его мамой, я впервые за долгие годы подумала: а может, все-таки мечта о семье не такая уж и глупость? Может, и у меня есть шанс стать частью настоящей семьи? Пусть даже и альтаирской.

* * *

Похоже, мир вместе с императрицей Альтаира сошел с ума!

— Она не знает даже, кто ее отец! Но что еще хуже — она Дарийка! Анна-Мария Илиандэлла, это даже не мезальянс! Это… Это… — У Иоанна просто нет слов.

Он в изнеможении опускается в кресло перед экраном, с которого откровенно осуждающе смотрит жена.

— Я не понимаю, почему ты так спокойно отнеслась к известию об этом абсурдном браке. — В голосе императора сквозит усталость. — Это даже не дурная шутка! Я все перепроверил: они действительно женаты. Не о такой невестке я мечтал.

— А разве ты допускал мысль, что наш Эван успеет жениться? До того, как закончится перемирие и его убьют?

Слова жены режут без ножа. Она, как всегда, права.

Иоанн поднимает на супругу тоскливый взгляд.

— Мари, неужели я такой бездушный монстр в твоих глазах? Ты считаешь, что все эти годы был хоть один день, когда я не думал о нашем сыне?

Жена молчит, отводит взгляд. Так странно, но благодаря абсурдной женитьбе сына они и не заметили, что окончательно перешли на «ты».

— Я ничего не считаю, Иоанн. Ты всегда все держишь в себе. — В словах Анны-Марии Илиандэллы нет упрека. Лишь искреннее сожаление. — Ты не позволяешь мне быть по-настоящему с тобой. Знать тебя. Мне остается лишь догадываться, что делается в твоей душе. Иоанн, ты для меня закрытая книга.

И это после двадцати пяти лет брака!

— Ты, не задумываясь, встала на сторону его девчонки! — обвинение, упрек.

Губ императрицы касается легкая улыбка.

— Поверь, Иоанн, эта девочка — лучшее, что случилось в жизни нашего сына здесь, на Дарии. — Слова жены звучат настолько проникновенно, что император невольно начинает верить им.

— Почему?

— Потому что она, а не мы, была его семьей в Катаре. Это она, а не ты или я, была рядом с нашим сыном, когда тот грустил, болел, смеялся, горевал. Это она месяц провела у его кровати, когда Эван подхватил воспаление легких. Это она праздновала его дни рождения. Если бы ты чаще общался с сыном, то знал бы это. Поэтому — да… Я искренне считаю, что Адамаск — лучшее, что могло произойти в жизни нашего сына. Пока девочка рядом с ним, я спокойна за Эвана. Неужели ты не видишь, как сильно он любит ее?

Слова жены, которая несет какую-то романтическую чушь, вновь выводят императора из себя.

— Любит?! Да что он знает о любви?! Ему всего восемнадцать!

Его рыжеволосая супруга грустно усмехается.

— Подозреваю, наш сын знает о любви гораздо больше, чем ты в свои полвека. Прости, мне пора.

Экран гаснет прежде, чем обиженный Иоанн успевает сказать жене, что у него тоже есть чувства, эмоции. Что он любит их — свою семью. Но экран гаснет, и несказанные слова застывают комом в горле.

Ада

Отец и братья Эвана расположились в том же восточном дипломатическом крыле замка, что и мы. Честно говоря, это несколько осложнило планы по возвращению кристалла, потому что теперь остаться одним стало практически невозможно. Соскучившиеся братья не отходят от Эвана ни на шаг, да и его вечно хмурый отец тоже постоянно приглядывает за младшим сыном. Не выпускают из виду и меня — то Радиэль, то Грэгори с жадностью расспрашивают о нашем катарском детстве.

Лишь поздно вечером, дождавшись, когда все разойдутся по спальням, мы с Эваном, прихватив мой дорожный рюкзак со злополучным кристаллом на дне, спускаемся вниз, в оранжерею. Поразмыслив, что держать кристалл при себе небезопасно, мы решили перепрятать его в какое-нибудь нейтральное местечко. Оранжерея подходит идеально. Находится вне дипломатического крыла, то есть доступ к ней имеет любой. А это значит, что в случае обнаружения здесь кристалла и подозреваемых будет хоть отбавляй. А в толпе, как говорится, легко и затеряться.

— Зря ты все-таки показал нам подземный юрод, — ворчу я, закапывая кристалл под корни причудливо разросшегося кустарника. — Анигай, может, и смолчит, а вот Мэд… Сильно сомневаюсь. Наверняка захочет выслужиться перед той же Глэдис.