что этих десятерых бедолаг Эвенет использовал как жертвенных бычков. Отправил на заклание, ни слова не сказав, что их ждёт.

Но ещё одна, на мой взгляд куда более удивительная новость догнала нас ближе к вечеру следующего дня. Когда король уже немного оклемался, похмелялся и выбирал нового казначея из армии придворных жополизов, с докладом прибыл эстарх Эриамон - второй по старшинству святой отец церкви смирения в Обертоне. Он отвесил королю низкий поклон и вручил наставление, оставленное первосвященником. Оказывается, с прошлым рассветом Его Святейшество отбыли с важной миссией в Мармасс - один из городов-близнецов на юго-западном побережье Астризии. Что за миссия такая в письме не указывалось, но для её успешного выполнения почему-то Эоаниту потребовалось не только собрать огромный обоз, но и забрать священную книгу - "Книгу Памяти Смертных". Эстарх Эриамон так же сказал, что, хоть Его Святейшество не сообщили ему причину изъятия ветхой книги из-под защитного саркофага и столь спешного отъезда, он предполагает, что для этого была веская причина. Например, демонстрация её в городах-близнецах для укрепления веры жителей Астризии. С прибытием анирана вера лишь окрепла, а Его Святейшество, наверное, решил помочь анирану в делах его.

Слушать подобное было одновременно смешно и странно. Я-то ведь знал, что Эоанит меня на дух не переносит и все его действия направлены лишь во вред. Но Эриамон - этот неторопливый, даже медлительный, старичок, который никогда не повышал голоса и говорил спокойно, как дипломированный психолог, - почему-то верил на слово своему непосредственному начальнику. Он считал его не только своим духовным учителем, хотя был заметно старше Эоанита, но и всецело доверял. Мы с Гуляевым и королём Анфуданом Третьим были крайне озадачены торопливым исчезновением первосвященника. Но эстарх Эриамон успокаивал нас и утверждал, что Эоанит озабочен лишь делами анирана, процветанием Астризии и укреплением веры. И что, пока тот отсутствует в Обертоне, он взвалит на себя тяжёлую ношу беспокойства о судьбах паствы.

Но всё, как мне тогда казалось, стало на свои места через несколько дней. Столицу накрыли пожары, о которых когда-то меня предупреждал Хатемаж.

Никто не мог сказать, где появился очаг возгорания. Когда мне сообщили, что город пылает, я отказывался в это верить, ведь своими руками устранил того, кто грозился этот город поджечь. Быстрее всех я взбежал на самую высокую башню во дворце и, отворив варежку на полную, наблюдал за оранжевым заревом. Где-то у внешних стен в северной части города полыхали дома.

Но, на самом деле, горели не только дома. Горело всё. И дома, и лавки, и Дворец Правосудия, и рыночная площадь на восточной окраине. Не говоря о ремесленных мастерских, которые, в большинстве своём, располагались именно в северной части. Город пылал так, что чёрный дым и запах гари, казалось, затмевали собой солнце и замещали воздух.

Адский труд, который выпал на нашу долю в те дни, я не забуду никогда. Хоть я нёсся впереди всех к горящим зданиям, даже я не догадывался с чем придётся столкнуться. Как берсерк, я бросался в жар, хватал людей, оттаскивал как можно дальше и вновь бежал спасать тех, кого ещё можно было спасти. Я заметно подкоптился и получил массу ожогов. Пусть незначительных, но весьма болезненных.

В первые дни мы лишь пытались спасать людей, сдерживали огонь и не позволяли ему распространиться. Фелимид кричал мне прямо в ухо, утверждая, что мы имеем дело со спланированным поджогом, ведь очаги возгорания, оказывается, появились сразу в нескольких местах. Но тогда я его плохо слышал. Возможно, даже не слушал. Злоба, ненависть и ярость разрывали меня на части, когда я задавался вопросами о том, кто посмел совершить столь мерзостный поступок. Я находил ответы, конечно. Бил копытом, желая всё бросить и отправиться следом за тем, кого считал главным подозреваемым. Но необходимость оставаться в пылающем Обертоне, необходимость помогать людям побеждала ненависть и ярость. Это было немного удивительно для меня, но желание спасать и помогать побеждали жажду мести. Когда я видел на брусчатке выложенные в ряд обгоревшие тела несчастных жителей, я мечтал о мести. Но когда видел, как несётся тушить пожар пожарная карета, я первым прыгал на её подножку, помогал качать помпу или направлял ненадёжный шланг. Я всецело был занят спасением и не думал о разрушении.

Не знаю, почему так получилось, но я забыл обо всём на свете. Я забыл о том, кто я есть. Забыл о своей миссии. Я даже забыл, что существует такая штука, как инстинкт самосохранения. Бушующее пламя, дымящие остовы сгоревших домов и океан людского горя отодвинули на второй план все мои задумки. Я сосредоточился на более важных делах и спасал жизни. Такая абстракция, как излечение всего мира, больше не занимала мои мысли. Не говоря уже о попытках обнаружить необнаруженных аниранов. Я был сосредоточен на том, что происходит здесь и сейчас, а не на том, что должно произойти в отдалённом будущем. Я даже забыл про Дейдру. Редкий день проходил, чтобы я не вспоминал о ней. Я всегда помнил, куда я должен отправиться и ради чего. Но пожары в Обертоне изгнали из моей головы Дейдру. Она оставалась в моём сердце, но я не думал о ней. Я старался решать проблемы по мере их поступления и не мог разорваться на части. Поэтому помогал тем, кому действительно мог помочь - помогал тем, до кого мог дотянуться рукой.

Рядом со мной всегда были те, кого я мог смело назвать друзьями. Никто не боялся, никто не убегал. Пусть Его Величество мы укрыли на время, чтобы он не мешал, остальные, включая тех, кто занимался подготовкой армии, подключились. Из жителей и солдат выстраивались длиннющие цепи, по которым шли вёдра с водой от самого озера или из прудов в центральной части королевского квартала. В течение нескольких дней эти цепи трудились, делая лишь небольшие перерывы. Никто не хотел отступать, никто не хотел сдаваться. И, в итоге, мы все победили.

Когда всё закончилось, город был не похож на себя. Особенно северная и восточная части. Я стоял на вершине Башни Бдения и обозревал с высоты результаты чудовищного пожара. Смотрел на почерневшие остовы ремесленных мастерских и жилых домов. Смотрел на обуглившийся угол Университета и выгоревший дотла Дворец Правосудия. Я знал, что там много погибших и раненных. Знал, что где-то там внизу, полно озлобленных и лишившихся крова людей. Но я не хотел к ним спускаться. Не хотел, потому что не мог подобрать слов ободрения. Я чувствовал, что подвёл их.