голодным…» [АЗ]; «В пустыню, Давид, в пустыню!», «Скажи им правду, и ты поднимешь землю!» [А5]; «Я буду молиться!.. Я изнурю тело постом!.. Я посыплю голову пеплом!»[А5]; «Ты опоздала, женщина!» [А4]; «Ты обманул нас, еврей!» [А6]; «Ты лжешь, Царь-Голод!» [Г, Пролог]; «Ты лжешь, старик!» [Г3]; «Старик, ты обираешь нас!» [Ж5, вариант]; «Что же ты молчишь, Давид? Ты пугаешь нас» [А4]; «Молчи, молчи!», «Молчи и слушай меня!» [АЗ]; «Молчите!» [Г1]; «Молчи! Я задушу тебя, если ты крикнешь хоть слово, собака!»[А5] и др. Ср. пародию Бвг. Венского на Л. Андреева: «Что это? Это ты, Серый? Я не боюсь тебя, Серый!» [Мое копыто, 9]. Сама ситуация в «Анатэме» несколько напоминает отношение между матрацем и поэтом в ДС: с одной стороны, персонаж волевой, твердый, диктующий, пророчествующий (Анатэма), с другой — слабый, неуверенный, инертный (Давид). Реминисценции из Л. Андреева есть и во втором романе [см. ЗТ 11//4; ЗТ 13//4; ЗТ 16//14].

Властные повеления человеку со стороны вещей или персонифицированных сил, толкающих его на сомнительный, авантюристский путь (стяжательство и т. д.), — мотив, представленный и в мировой классике, в том числе у римского сатирика Персия, где эту роль играет Алчность (Avaritia):

Утром храпишь ты, лентяй. «Вставай, — говорит тебе Алчность, —

Ну же, вставай». — «Нипочем». — «Вставай». — «Не могу». — «Да вставай же!»

— «Незачем». — «Вот тебе раз! За камсой отправляйся из Понта,

Паклей, бобровой струей, горным деревом, ладаном, шелком;

Первым с верблюда снимай утомленного перец ты свежий;

Меной займись ты, божись…»

[сатира 5.132–137, пер. Ф. Петровского; имитировано Буало, сатира 8.69–76].

Донос в домоуправление об убийстве матраца его владельцем напоминает мотивы заключительной части «Собачьего сердца» М. Булгакова (1924), а вместе с тем и всю серию мотивов, изображающих конфликт между творцом и его созданием.

17//9

Эти люди бродят по ослепительным залам… и беспрерывно бормочут: — Эх! Люди жили! [И далее, в ДС 18: Богато жили люди!] — Фраза «Живут люди!.. Хорошо живут!» и т. п., встречающаяся уже у Чехова [Татьяна Репина, финал], фигурирует в стилизованной речи обывателя у сатириконовцев [Ave., Хорошая жизнь, Ст 27.1908]. В советское время музеи и киноленты стали миражами «красивой жизни» для обывателя, жившего в тесноте и чаду коммунальных квартир. Из фельетона М. Кольцова: «В темных залах советских кинематошек, [глядя драмы из заграничной жизни] зрители, вспотев от тесноты и переживаний, азартно шепчут: — Ухты, ч-чорт! Живут же люди!.. Скромный одессит, неизвестными судьбами попав в Париж, побывал на кладбище. Он долго, в немом восхищении, ходил вокруг роскошной гробницы миллионера Ротшильда и, наконец, вздыхая, позавидовал вслух: — Н-да… Живут люди!..» [Красиво, как в кино // М. Кольцов, Конец, конец скуке мира].

В советские годы фразу эту часто можно услышать в музеях и бывших усадьбах — и, естественно, в прошедшем времени. Егорова теща потупила веки: / — Жили ж человеки в осьмнадцатом веке! [о посещении выставки купеческого быта; А. Д’Актиль, Скептики, Бу 21.1927]. «В Зимнем дворце побывал, царскими хоромами полюбопытствовал. Ничего люди жили. Дай бог всякому» [крестьянин о поездке в Ленинград; Д. Фибих, Земля советская, НМ 02.1926]. «Богато жили люди, что толковать!.. Чужими руками только жар гребли» [комментарии отдыхающих в Архангельском; Б. Анибал, На отдыхе, НМ 06.1929]. Л. Пантелеев записывает разговоры, подслушанные в петергофских музеях: «— Ой, как все-таки в мирное время хорошо цари жили!» [в его кн.: Приоткрытая дверь, 260]. Мы встречаем эти слова также в сценарии В. Маяковского «Любовь Шкафолюбова» [см. ДС 18//8].

17//10

— Хорошо же, хорошо. Я сама знаю, что мне делать. — В поведении Лизы, убегающей от Коли, пародируются моменты из «Анны Карениной», предшествующие самоубийству героини. Так, в ДС: «Ненависть к мужу разгорелась в ней [в Лизе] внезапно… Есть захотелось еще сильней. — Хорошо же, хорошо. Я сама знаю, что мне делать. И Лиза, краснея, купила у торговки бутерброд с вареной колбасой». У Толстого: «Надо делать что-нибудь, ехать, главное — уехать из этого дома…» [гл. 27]; «А если так, то я знаю, что мне делать… Никого никогда не ненавидела так…» [гл. 29]; наконец, «И вдруг… она поняла, что ей надо делать» [гл. 31]. «Анна Каренина» упоминается выше в этой же главе в эпизоде ссоры молодых супругов. Для Ильфа и Петрова характерно под тем или иным предлогом открыто именовать или цитировать писателя-классика в тех главах, где имеются скрытые аллюзии на его текст, как бы давая читателю намек на присутствие таковых. Кроме данной главы, см. ДС 36//13 (Лермонтов), ЗТ 29//9 (Чехов), ЗТ 35//4, 6,11,16 (Пушкин), ЗТ 11//4 (Л. Андреев).

Примечания к комментариям

1 [к 17//2]. Из стихотворения С. Кирсанова: И в кафе / «Примирись» / Ели овощи и рис / Под портретом Толстого в толстовке [Чу 01.1928]. Ср. мотив Толстого в этой же главе ДС.

2 [к 17//3]. Из многочисленных откликов на проблему вузовской бедности приведем отличное, на наш взгляд, стихотворение Дм. Цензора, со сквозной игрой на двух значениях слова «менять» [См 46.1926]:

СТУДЕНЧЕСКОЕ БЕЛЬЕ

Без тепла, одной коврижкою,

Жить студенту нипочем.

Чаще лакомится книжкою,

Чем пшеничным калачом.

С голодухи не повесится

И, отвыкнув от мытья,

Не меняет больше месяца

Почерневшего белья.

Но зато в удобном случае

(Наблюдение мое)

Наш студент меняет лучшее

И последнее белье.

Пригласив к себе татарина,

Сбавив «гонор» и «фасон»,

Сеня отдал за Бухарина

Пару новеньких кальсон.

А другой (не помню имени)

За рубашку из холста

Получил учебник химии

Без начального листа.

У студента так уж водится:

Попадая на рабфак,

Без кальсон еще обходится,

Без учебника — никак!

Ср. другие юморески на эту тему: «Вузовцы в театре. — Что это вдруг раздались единодушные аплодисменты? — А это актер сказал: Кушать подано». «Вузовка: — Чего ты смотришь на нее так нежно? Что у вас общего? Вузовец: — Пальто!» [См 05 и 04.1928]. На рисунке Кукрыниксов изображены разные занятия вузовцев: один торгует с моссельпромовского лотка, другой натирает полы, третий таскает тяжести, четвертый готовится к экзаменам на улице под дождем. На другом их рисунке отражена бездомность студентов, вынужденных заниматься в ночлежках, причем настоящие босяки удивляются новой породе бездомных: «Эти зухеры на каком-то своем блатном языке говорят: икс, игрек, интеграл, дифференциал…» [Школа жизни, См 16.1928; См 22.1928].

18. Музей мебели

18//1

Музей мебельного мастерства. — В середине 1920-х гг. в бывших дворцах и усадьбах