в котором изобразил любовь Марты и ее мнимое самоубийство от любви. Роман имел успех. Но когда теперь, после разгрома всех своих горделивых надежд, Орас вновь берется за перо, пороха у него не хватает: не хватает ни собственных пережитых глубоких чувств, ни общих идей, которым бы он был предан и, увлекаясь сам, увлекал бы читателей. Роман выходит никуда не годным, а литературная карьера Ораса кажется оконченной.

Денег у него более нет, все проиграно, продано, заложено – положение отчаянное. Тогда он смиряет свою гордость и решается под благовидным предлогом появиться у Евгении и Теофиля, так неблагодарно им покинутых из-за необузданной гордыни и самолюбия. И вот судьба в эту минуту вновь сталкивает его с Мартой и Полем-Арсенем. Он приходит к Теофилю как раз в тот день, когда туда приносят его ребенка. Он узнает о том, какую постыдную и эгоистическую роль он играл во всем, и как благороден был Поль-Арсень. Но самолюбие Ораса не позволяет ему так легко признать себя побежденным, и он предпочитает высказать самые унизительные подозрения против бедной Марты, только бы не сознаться, что его собственное поведение было наименее похожим на «возвышенное и благородное».

Затем повторяется и старая история: увидев Марту на сцене, не «этой девочкой послушной», а возбуждающей поклонение восхищенной публики артисткой, в блеске успеха и расцветшей красоты, Орас вновь убеждает себя, что влюблен в нее, и вновь принимается за ухаживание, не допуская и мысли, что Марта может уже не любить его. Опять он «безумствует», расточает слова и уверения и, наконец, должен сознаться, что дело им окончательно проиграно.

Но так как он всегда должен играть «выдающуюся» роль, то вдруг принимается восхищаться «героизмом» Поля-Арсеня и красотой его самопожертвования, умиляться над Мартой и над своим ребенком и предаваться самому трогательно-красивому раскаянию, что опять-таки привлекает к нему всеобщее участие, а ему дает повод – в течение маленького завтрака, устроенного Евгенией в честь всеобщего примирения, – быть центром общего внимания и... разливаться целыми новыми потоками красноречия. И, как всегда, в нем говорит и искреннее чувство, и инстинктивная преднамеренность казаться чем-то необыкновенным, а также и желание реабилитировать себя в своих и чужих глазах после всех обид и горечи, выпавших ему на долю из-за неудачной попытки поблистать не в своей сфере. На сей раз он желает поразить всех... «величием души».

Но и этот порыв так же скоро остывает, как и загорелся. Орас опять начинает страдать при мысли о своей неблестящей роли в будущем, опять «меньше думать о Поле-Арсене, чем о Марте, и о младенце меньше, чем о самом себе». Он стал даже опять мечтать о любви Марты, преследовать ее страстными речами и внезапными появлениями в ее квартире, и даже пригрозил ей однажды убить себя и ее, от какового преступления его спасает внезапно появившийся и якобы воскресший из мертвых Ларавиньер, выпроваживающий Ораса без всякой церемонии с лестницы, после чего Орасу ничего не остается делать, как тотчас уехать в Италию, на что единственный добродетельный приятель из его бывшей светской компании дает ему средства, – как некогда Жорж Санд дала их Сандо, во многом на Ораса смахивавшему.

Орас и уезжает в Италию чуть ли не в тот самый день, что и Сандо, – 25 июля 1833 г. О его дальнейшей судьбе мы узнаем, что он путешествовал по Италии, присылал оттуда очень хорошо написанные, поэтические, но «мало замеченные» корреспонденции в газеты и журналы, потом был гувернером в богатой семье, откуда должен был удалиться, «не доведя своих воспитанников и до четвертого класса», ибо, по подозрению автора, – вероятно, вспомнившего кое-что о лете 1837 г. и опять-таки об Евг. Пельтане, – покусился «ухаживать за их матерью». Потом он (как Мальфиль), написал жгучую драму, освистанную в театре Амбигю, потом «вновь трижды переделывал в роман свою любовь с Мартой и дважды свою любовь с виконтессой», потом стал печатать очень умные политические передовицы в оппозиционных газетах и, наконец, «имея менее литературного успеха, чем таланта и потребностей», решил-таки окончить юридический факультет, после чего приобрел в качестве адвоката клиентуру в своей провинции, и обещает сделаться самым блестящим ее адвокатом (как Эммануэль Араго сделался наиболее популярным адвокатом в своем департаменте).

В течение нашего пересказа мы мимоходом не раз указывали на отдельные черты характера и жизни Ораса, напоминающие то того, то другого из окружавших Жорж Санд представителей интеллигентной мелкой буржуазии, пробивших себе дорогу кто в литературу, кто в адвокатуру, кто на политическую трибуну. Мы привели письмо Эмиля Араго, показывающее, что некоторые современники романа видели определенное сходство между чертами героя романа и этим молодым адвокатом. Жорж Санд в посвящении Шарлю Дюверне и в предисловии, написанном к изданию 1855 г., упоминая и о других подобных попытках угадать, кто послужил оригиналом Орасу, и о том, что этот роман нажил ей массу врагов среди лиц, узнавших себя в лице Ораса, утверждает, что «конечно мы (т. е. и Дюверне, и она сама) знавали его», но лишь постольку, поскольку в десятке или дюжине людей известного склада встречаются типические черты Ораса, а особенно та его personnalité, о которой уже упоминалось. Следовательно, не признаваясь в написании определенного портрета, Жорж Санд подтверждает реальность того сходства со многими общими знакомыми, которое бросалось в глаза читавшим роман современникам писательницы, а особенно беррийским ее друзьям.

Напомним теперь еще то обстоятельство, что за год до появления «Ораса» вышел в свет сборник Сандо и Гуссэ «Les Revenants», где появился и тот, озаглавленный тоже «Орасом», эпизод из написанного Жорж Санд совместно с Сандо первого их романа «Rose et Blanche», в котором появляется прототип всех жоржсандовских позднейших отрицательных героев: себялюбивого, холодного говоруна, увлекающегося и увлекающего других, но неспособного ни на поглощающее чувство, ни на решительную деятельность. Отметим также, что в 1839 г. вышел роман Сандо «Марианна»,[342] который, как вероятно читатель помнит, является как бы написанной Жюлем Сандо той же «Индианой», т. е. изображением первых романических событий в жизни самой Жорж Санд. Мы полагаем, что такое двойное напоминание о себе со стороны первого литературного и сердечного друга не прошло бесследным в генезисе жорж-сандовского «Ораса», и потому ничего удивительного нет в том, что в самом Орасе наиболее встречается черт как самого Сандо, так и героя их общего первого романа. Чрезвычайно естественным кажется нам и то обстоятельство, что место и время действия взяты писательницей те самые, в которых находились сами молодые авторы «Rose et Blanche»: скромные мансарды