А как замерла…

– Сердце не выдержало, – произнесла тварюка.

– Хватит!

– Почему ж? Все равно изгонять станут. Будем считать, я облегчил им работу. Уходи…

Я боялась, что третья девка тоже кричать станет, но она на стеночку оперлася и по стеночке той сползла.

– Позвоночник… эта еще поживет, если целителей кликнуть, но ходить сама не сможет. Уж извини, духи не любят, когда их изгоняют.

Ручка Люцианы Береславовны вцепилась в мое плечо, будто боялась она, что хватит у меня дурости шагнуть по-за щит. Может, будь я одна, и хватило б… но помру, то и она не выдюжит.

Разорвут.

– Да и кому понравится, когда тебя из обжитого дому гонят? Потому, Зослава, подумай хорошенько. Изгнать меня изгонят, но что я перед тем с твоею бабкой сделаю?

Тварь замерла, положив на щит ладонь раскрытую.

Мол, вот толкнет хорошенько, и щит рухнет.

– Не веришь? Правильно, всякому верить – веры не хватит. Спроси у своей подруженьки… она-то всякого повидала… верно, Люцианушка?

Я оглянулась.

Люциана Береславовна стояла, к стеночке привалившись, белым бела. И было в ее лице что-то этакое, жуткое. Сама на нелюдь ныне похожая стала.

– Т-ты…

– От и свиделися! – Бабка моя руки раскрыла и поклонилася. – Я ж говорил, что свет нынешний тесен, а тот еще тесней… скажи, Люцианушка, что я с этим телом сделаю, коль охота будет? Сумею навредить?

Я глядела.

А она… она кивнула. И лицо руками закрыла.

– Ты, никак, не радая…

– Уходи, – взмолилась Люциана Береславовна. – Уходи, пожалуйста…

– Уйду. Я ж всегда ухожу. Мир ваш, конечно, интересен, да только подобным мне в нем неуютно… а ты объясни девочке, кто я. Видишь, мается.

Люциана Береславовна сглотнула только. Но не послушать тварь не посмела.

– Дух это… проклятый… когда-то был человеком. Магом. Сильным.

– Некромантом, – уточнила тварь.

– Очень сильным, – она будто и не услышала. – Настолько, что сумел после смерти в мире этом задержаться…

– Искал, понимаешь ли, элексир, способный излечить от всех болезней… в ирии меня точно не ждали…

– …он многих убил…

– Какая наука без сопутствующих жертв? Это мелочи… зато получись у меня, скольких я бы спас? Сотни людей. Тысячи!

– …и поэтому сам боялся смерти.

– Не боялся, Люцианушка. Просто… смерть – это очень нефункционально. И обидно. Понимаешь, когда ты стоишь на пороге величайшего открытия, а у тебя сердце прихватывает. Не успел немного. К чести моей, могу сказать, тогда я искренне полагал, что панацеум – возможен…

Бабкины черты поплыли.

На миг.

Проглянуло из них чужое лицо. Злое? Нет. Усталое? Не знаю. Чужое и все.

– Вот и пришлось сменить тело, а там еще одно, и еще… оно, конечно, не совсем та жизнь, к которой я привык. Многое видится иначе. Ваши заботы, хлопоты, проблемы надуманные. Вы не понимаете истинной ценности своего существования. Это забавно…

Глаза у него иные.

Будто в меня смотрит. Вовнутрь. И щит оному взгляду не помеха. Смотрит и перебирает, копается, мол, чего в тебе, Зославушка, хорошего есть?

– Его удалось изгнать… запечатать… на время…

– Пока одна глупенькая магичка печать не сломала. Да, Люцианушка?

– Ты… меня… обманул!

– В чем же? Разве не исполнил я в точности, что обещал?

– Ты… Нет. С ним нельзя разговаривать. Его нельзя слушать. Зослава, что бы он ни сказал… он солжет…

– Разве? – Тварь наклонилась. – Солгу? И в чем же? Ты хотела жить… ты так хотела жить… и ты жива. Это ли не чудо? Твоя племянница… ты молила и за нее… она ведь тоже жива? А что до прочего, то… я исполнил, что ты просила. А чего не просила – извини…

И вновь захихикала.

Люциана Береславовна прикусила пальцы, до того ей хотелось ответить. А я молчала… еще одна тайна? Чужая. Темная, что зимняя ночь. Не хочу.

– Ты просила, чтоб виновный скончался в муках? Разве я виноват, что ты не того виновным сочла? Если разобраться, твоя сестрица была очень честолюбива. Возжелала занять престол? Для того и о чести забыла, и о совести, а как не вышло, стала плакаться, что ее снасильничали. Клевета… за то и была наказана. А ты, Зославушка… у тебя появится шанс спасти старушку… она славная… а что оступилась, так с людьми сие случается частенько. Неужто не жаль тебе родную бабушку?

Теперь голос его сделался звонким, девичьим.

А из бабкиного глаза выкатилась слеза. Красная.

– Я дам тебе шанс… меня призвали… подчинили… не люблю принуждения… тем более, когда тот, кто подчиняет, полагает, будто он – самый умный. Частая ошибка, Зослава. Не повторяй ее.

Я себя особливо умною никогда-то не считала.

И ныне лишь кивнула.

Отступила.

Что оно попросит?

Душу? Жизнь? Жизнь я за бабку отдам, да…

– Мне твоя жизнь без надобности, – сказала тварюка, разом про Люциану Береславовну забывши. – Душа тем паче, а те, кто меня призвал… им всего-то и надобно, что слово твое. Ты, Зослава, внучка Берендеева…

– Не слушай!

– …пойдешь к венцу с человеком, который покажет тебе вторую половину… – Из широкого бабкиного рукава появилась монета. Тварь положила ее на пол. – Пойдешь немедля. И станешь женой. И будешь ею до самой смерти…

– Чьей? – поинтересовалась Люциана Береславовна.

А бабка моя лишь руками развела: мол, того не ведаю.

– Видишь, Зослава… ничего особенного… всего-то замуж выйти… – тварь подмигнула. – И взамен получишь свою бабку целой и живой. Конечно, про здоровье врать не стану. Какое здоровье в ее-то годы? Но с другой стороны, тут у вас целителей тьма, подлатают…

Я сглотнула.

От же ж… угораздило эк! Ехала в столицы за женихами. Сполнилося желание. Женихов у меня – хоть ты нумера на шеи вешай, чтоб не запутаться. И сказать кому – смех и грех… грех… одному слово дал, другому – надежду. А под венец с третьим пойду.

И разумею, об чем тварюка думает, ухмыляяся.

От жены до вдовы недалече И мнится, коль сама не сумею от нелюбого сбегчи, найдутся помогатые. Кирей вон, шею свернет и горевать не станет. Только… разве ж по совести сие?

Или, коль дело такое, то и простит Божиня?

Вымученное слово.

Клятва нежити.

– Ну что, Зославушка? – Тварюка стояла, улыбкою оскалившись. И из уголка рта кровь ползла. Из уха тож. И глядеть на сие было и страшно, и противно – Согласна ли ты? Если согласна, скажи. Ты, не чета мне, девушка чистая, светлая… слово данного не нарушишь. Думай, да не задумывайся… Люцианушка наша, уж до чего самоуверенна, а тут все ж помощь кликнула… вона, бегут… а как прибегут, то и поздно станет. Огневиками кидаться станут. Мебель попортят… не жалко мебели, Люцианушка?