Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Для тебя мне ничего не жалко, – просипела Люциана Береславовна.
– Вот… видишь, какая щедрость. И старушку не пожалеют. Конечно, похоронят после честь по чести. Тебе объяснят, что иного выхода и не было, что надобно так. А не согласная будешь, воспоминания подправят. Дело это муторное, но возможное при умении. Думай Зослава.
Думаю.
Чего думать… бабка, может, и не выдюжит… уйдет тварь, а она помрет… и что тогда? Остануся я без бабки и словом связанная. Глупость сие будет, да…
…мерзкие мысли.
…трусливые.
– …топ-топ… шаги на лестнице. Они все ближе и ближе…
…а если согласиться? Я ж… я ж просто к венцу пойти обещаюся… у нас вон Калтычиха пять раз к венцу ходила, и всякий – будто в первый. Ничего, живая. Пятого муженька дохаживает.
– …и тебе не страшно, Люцианушка? Я ж молчать не стану. О молчании уговора не было. Вот узнает твой дружок сердечный о том, что ты собственными руками сестрицу умучила, меня выпустила… неужто простит? Или на суд пошлет? Как думаешь?
– Зослава, не соглашайтесь!
…отказать.
…и до конца своих дней думать, что могла б бабку спасти, а не спасла? Что цена-то была невелика, что… стерпится-слюбится… небось всяких мужей девки терпели.
…Арей…
…поймет… должен понять… а нет, то и…
– Нет, мне и вправду интересно. – Тварюка крутанула головой, да так, что бабкина шея затрещала. – Как он поступит? По закону? А потом что? Он-то у тебя совестливый. Не простит же. Опять на границу попросится. Там и голову сложит… даже если время будет мирное. Сама знаешь, кто ищет, тот найдет…
– Зослава…
– Тук-тук… стучатся в дверь.
И вправду загрохотало. И дверь оная едва ль не выгнулася, но устояла.
– Хороша у тебя защита. Сама не пригласила б, я б и не вошел… и в Акадэмию… знаешь, мне и вправду не нравится, когда кто-то пытается волю свою навязать. Я и при жизни-то отличался любовью к свободе, после смерти же и вовсе… но ничего, мы еще поквитаемся, верно? Ты же знаешь, как это важно, правильно сформулировать желание…
Тварюка мне подмигнула.
– Так что, Зослава?
– Я…
– Нет…
– Я согласна. Я… выйду замуж за того…
– …человека…
– …человека, – повторила я. – Который покажет мне вторую половину монетки. И буду его женой до самой смерти.
– Чудесненько! – тварюка радостно всплеснула руками. – Видишь, как все просто. И стоило упрямиться? Вон, трое девок померли, уговаривая… а ведь такие молодые, им бы жить и жить…
Он головой покачал укоризненно, будто я виновная была, что он девок убил.
– Но мне пора. Не забудь, Зослава…
Дверь шипела.
И скрипела.
И почти поддалась уже.
Бабка моя крутанулась на каблучке, а после со вздохом, со стоном протяжным наземь осела грудой тряпья цветного. Тут-то я к ней и кинулася.
Живая!
Божиня милосердная… живая…
– Зослава…
Дверь вот-вот хрустнет, и… я подняла половину монетки и к Люциане Береславовне повернулась:
– Вы молчите… и я не скажу.
Побледневшая, она кивнула. Только руку к носу поднесла, вытерла кровь кое-как. Улыбнулась неловко:
– Простите. Я и вправду… несколько самоуверенна.
От тут-то дверь и не выдюжила…
Черемуха не цвела.
А запах стоял. Я вдохнула его, терпкий и густой, запах белых цветов и весны. Вспомнилося вдруг, что на черемухов цвет завсегда заморозки приключаются. И в этым годе будут.
…хорошо б яблоням до этого сроку отцвести. И вишне. На вишню попасть не выйдет, аккурат практика, а вот на яблоки получится.
Надеюсь.
Я гуляла по саду.
Просто так… без цели, без смыслу… стараясь выкинуть из головы мыслю, что зазря все… нет, бабка оправится, в том Марьяна Ивановна уверена. Самолично ею занялася, сказала, что случай редкий. Мол, нечасто в нынешние-то времена просвещенные встретишь духа неупокоенного.
Где его бабка подхватила?
Я не ведаю.
Не в Барсуках, ясное дело. И значится, как сил наберется, в Барсуки-то и поедет. Пускай тетка Алевтина за ею приглянет… бабка-то слаба сделалась, капризна, что дите малое, но бают, сие нормально.
Душу ейную крепко потрепали.
И разуму досталося.
…иду по дорожке. Руку жжет монетка, пополам резаная. Дивная такая. Не нашей чеканки. И знаки по краю выбиты, а что за они – разглядеть не выходит. Я уж и так, и этак монетку поворачвала, думала даже попросить стекло особое, скрозь которое всякую мелочь разглядывать сподручно, но после не стала. А ну как спрашивать станут, за какою такою оно мне надобностию? Солгать не сумею, а правды сказывать неможно.
И без того вышло неладно.
…дверь вылетела с грохотом и дымом. Полыхнуло.
Запахло паленым волосом.
Завыло.
И внове бахнуло.
Я только и успела, что бабку щитом прикрыть. После же… стало вдруг людно и так, что ежель не щит, то затолкли б. Я ужо и не разумела, что творится.
…кто-то кричал.
…громыхало.
…то горело, то шипело, то вовсе вода хлынула прямо-таки с потолка. Отчего-то стало жаль ковров, которые этакого обхождения не выдюжат. Небось и грязюки нанесли, и крови на них попало, и вообще… этого я и не додумала.
– Доигралась? – злой и холодный голос над самою головой раздался.
– Я думала, что на ней обыкновенный морок… что… – Люциана Береславовна говорила тихо, виновато, а я все одно слышала.
Сидела, бабку обнимаючи, радовалась тому, что живая она.
Не подманула тварь.
– …внушение… я прекрасно умею снимать внушение… тебе ли не знать?
И внове тишина.
Отчего бабку не заберут? Ее б к целителям… и меня… а сижу, щитом заслонившися… может, потому и не трогают? Надо б убрать, а я вот… я забыла. Вспомню, конечне, срок придет… а они все лаются и лаются. Во дурные…
– А подумать, что за внушение такое, которое наши ворота пропустили? Ты же разумная женщина, Люциана… раньше я так думал!
– А теперь?
– Теперь я поставлю вопрос о твоем увольнении.
Не поставит.
Это он так, грозится… перепужался он… я точно знаю, чую своим даром, который не нашел иного часу, чтоб проснуться.