— Так на растопку камина потом пойдут! — выкручиваюсь я.

— А… в этом смысле… — бормочет он между затяжками. — Да воспользовался моментом. У нас там сейчас такой бардак творится! Никто не понимает, что дальше с нами будет — отдел-то под конкретного человека создавался. Народ пока надеется, что Хозяин выздоровеет, но все равно усиленно хвосты подчищают, концы подрубают, туда-сюда с бумагами носятся. А это вообще Хозяин лично мне поручил уничтожить. Все вынести я, понятно, не мог, но кое-что прихватил. — Несмотря на Гришкино разочарование в идеалах, он по-прежнему произносит слово «хозяин» так, что первой отчетливо слышится заглавная буква.

— Не боялся подставиться?

— Если бы думал, что Он встанет, то даже и пытаться не стал бы, но сейчас почти все одаренные у него толкутся — пытаются вытянуть. У остальных своих дел по горло. Но домой везти не рискнул — кто знает, какие проверки будут. Замерз? — неожиданно спрашивает он, видя, как я натягиваю меховой воротник на уши — стоять на продуваемом берегу без шапки было некомфортно. А после вопроса — вообще передернуло, но не от холода, а от вспышки злости: где ж ты, орел степной, был, когда я боксерскую грушу по твоему приказу изображал? Настроение снова поползло вниз. Неопределенно дергаю плечом, отмахиваясь от ненужной заботы, и спрашиваю сам:

— А вертолет с их сиятельством и Лизаветой Михайловной — вы уронили? — Ответ на этот вопрос безумно меня волнует: хочется понять реальные силы этого сохранившегося филиала Тайной канцелярии.

— Вот тут голову заложить не побоюсь — не наших рук дело! — твердо открещивается Григорий от моих подозрений. — Таких спецов у нас отродясь не было! Точнее, была одна группа, но несколько лет назад сгинула. Хозяин, помню, сам не свой почти полгода ходил, когда они исчезли, я тогда еще безвылазно в монастыре торчал, и тот период на моих глазах проходил. Но пропали они не у нас — за границей что-то готовили, с моей работой это не было связано, так что с подробностями — извини… А больше таких команд при отделе не имелось, так что точно не наши!

— Может, ты просто не знал всего?

— В потемкинской группе нашего отдела я с самого начала состою, так что мимо меня такая акция не прошла бы — хоть краем уха, но услышал бы. Мы ж там все из доверенных, сотню раз проверенных, до спинного мозга преданных — о, почти стихами заговорил! — сам собой восхитился гвардеец. — Среди своих разговоры хоть и не приветствуются, но все мы — люди… А тут все не в курсе были, друг у друга переспрашивали. И не притворялся никто: когда с людьми долго бок о бок работаешь — такое уже не скроешь. Так что точно — нет. А самое главное — реакция Хозяина: он в начале декабря уже довольно сильно болел, но уж радовался-то этому событию — не передать! Из комнат своих вышел и с нами всеми коллекционный кагор распивал. И я тебе точно скажу — будь авария результатом его усилий, я бы понял.

— Странная тогда получается история с этим вертолетом.

— Странная, но не фантастическая. Падают иногда… — пожимает он плечами.

— Знаю, что падают, — хмуро отзываюсь: уж я-то это точно знаю… Но вот не верю я в естественные причины катастрофы, хоть режьте! А единственные подозреваемые оказались чисты. И не верить Осмолкину причин нет, я его слушаю. Моя методика гораздо точнее, чем общеизвестная среди одаренных. Той простейшей технике меня научил в октябре Бок: оказывается, ее только ленивый не знает. Лентяями в нашей компании оказались мы с Метлой, но она действительно несложная, так что освоили меньше чем за десять минут, по-моему. И сразу же разочаровался: стопроцентно определить она может только грубую ложь, полутона остаются под вопросом. Я то же самое и не трогая источник, по одной мимике без особого труда распознать могу. А вот придуманная мной техника, хоть и затратная в плане силы, но дает гораздо больше представления о подоплеке разговора. Так вот, повторюсь, когда Григорий утверждал, что его отдел к аварии не причастен, он не врал. Сашину технику, приложив усилия, обмануть гвардеец смог бы, а вот мою — вряд ли.

Приняв мое недовольство на свой счет, Гришка заоправдывался:

— Ты их только, ради бога, не жалей! Про князя сказать не могу, доказательств не нашли, а вот за Лизонькой такое всплыло! Помнишь, ты о детях Павла спрашивал? Я тогда вопрос не понял, но запомнил, начал искать, а тут и без моих поисков все выяснилось. Как уж москвичи это откопали — не знаю, всей следственной группе наверняка как минимум по Владимиру дадут. Про торговлю одаренными слышал? Хотя… Ты ведь вроде, помнится, и поучаствовать в поимке успел?

— И все-то ты обо мне знаешь!.. — Я почему-то был уверен, что Гришка про то дело с Бобриными не слышал. Хотя глупо с моей стороны — шум тогда по Москве знатный стоял, и то, что с гвардейцем мы весной на ножах были, ничего не значило. Просто узнал не лично от меня, вот и все.

— Работа такая!

Рассказ Григория о событиях, в завязке которых довелось поучаствовать, выслушал внимательно. Что-то уже знал, о чем-то догадывался, но куча деталей прошла мимо меня. Капитан Рогов делиться тайнами следствия не спешил, он пока даже не появлялся в Питере, хотя и обещал навестить, а других источников информации до сегодняшнего дня не было. Но в одном месте перебиваю Осмолкина:

— Не сходится! Пропали четверо, погибли десять, а ты говоришь, что гордеевская контора троих похитила и четверых прихлопнула.

— Не знаю, откуда у тебя десяток взялся… откуда ты вообще про это знаешь? Это ж на Урале происходило, а ты у меня почти все время на глазах был.

— Ты про такие разрешенные на территории империи организации, как Почта России и Руссвязь, слышал?

— Почему разрешенные?.. Кто их запретит-то? — Мои шуточки про реалии прежнего мира как всегда вводят Григория в ступор.

— Никто не запретит… Я про то, что любую информацию сейчас нетрудно получить. А мир — он, знаешь, не без добрых людей.

— Все равно не понял, как ты мог это узнать… но ты прав, детей больше было…

Григорий как-то мнется, опять тянется в карман за пачкой, а меня внезапно озаряет:

— Что, остальные — все-таки ваша работа?

— Не моя… — прячет глаза Осмолкин.

— Твоя не твоя, но — ваша?

— Я действительно не знал, прости… С тремя помимо тебя пытались работать… — Гришка выкидывает на снег нервно сломанную сигарету и лезет за новой. — Суки они!

— Кто? Дети?!

— Хозяин с Моховым: есть там у нас один кадр… Знаешь, я с тобой возиться с самого начала не очень хотел: и от людей отвык, и из-за дара завидовал, и недолюбливал, чего уж там… Но я еще и не очень-то представлял тогда, зачем ты нужен, недавно только выяснил. И можешь мне не верить, но вывести тебя из игры я пытался не только из-за своих проблем. Жаль, не получилось. А эти… Одному мальчишке семь было, второму десять, третий, правда, школу уже заканчивал — ровесник твой. Был. У старшего закладки неровно легли — психом стал, вроде как голоса начал слышать, и в петлю залез. А младших… Как раз та, пропавшая группа отметилась… У семилетнего мать пытались шантажировать, нашли что-то на нее — так их клановая СБ чуть не замела, а они, следы пряча, дом со всей семьей сожгли. Второго пытались поймать и вывезти, чтобы у нас обследовать, — очень уж его Потемкины выделяли из других детей, а он от них с крутого берега в речку сиганул — голову о камни разбил… О последнем уже сказал: закладок наставили, но что-то не рассчитали, сам повесился. Но это уже менталист наш постарался, группа к тому времени как раз пропала.