– Я тебя знаю? – спросил он.

У незнакомца была смуглая кожа, как у алети, но черты лица совершенно иные. Гердазиец?

– О, это всего лишь Пуньо, – отозвался сидевший неподалеку Лопен. – Он мой кузен.

– У тебя был кузен на мостах? – удивился Каладин.

– Не-а. Он просто услышал, как моя мать сказала, что нам нужны еще стражники, и пришел помочь. Я достал ему форму и все прочее.

Новичок Пуньо улыбнулся и поднял ложку.

– Четвертый мост, – сказал он с отчетливым гердазийским акцентом.

– Ты солдат? – уточнил Каладин.

– Да, – отозвался Пуньо. – Армия светлорда Ройона. Не проблема. Я теперь присягнул Холину вместо него, да. Ради моего кузена. – Он приветливо улыбнулся.

– Нельзя просто так взять и бросить свое войско, – возразил Каладин, потирая лоб. – Это называется «дезертирство».

– Не для нас, – заявил Лопен. – Мы гердазийцы – нас все равно друг от друга никто не отличит…

– Да, – согласился Пуньо. – Я ухожу раз в год, чтобы вернуться домой. Когда возвращаюсь, меня уже не помнят. – Он пожал плечами. – Теперь я пришел сюда.

Каладин вздохнул, но гердазиец выглядел так, словно умел обращаться с копьем, а ему и впрямь требовались люди.

– Ладно. Только притворись, что ты был мостовиком с самого начала, хорошо?

– Четвертый мост! – с воодушевлением отозвался Пуньо.

Каладин прошел мимо него и отыскал свое привычное место у костра, чтобы расслабиться и подумать. Но у него ничего не получилось, потому что кто-то присел рядом. Человек с мраморной кожей и в форме Четвертого моста.

– Шен? – спросил Каладин.

– Сэр.

Паршун пристально вглядывался в него.

– Ты что-то хотел?

– Я действительно из Четвертого моста?

– Ну конечно.

– Где мое копье?

Каладин посмотрел Шену в глаза:

– А как ты думаешь?

– Думаю, я не из Четвертого моста, – сказал паршун, обдумывая каждое слово. – Я раб Четвертого моста.

Его заявление было для Каладина все равно что удар под дых. За все время он не слышал от Шена и десяти слов – и теперь это?!

Слова причиняли боль, как ни крути. Вот перед ним был человек, который, в отличие от остальных, не имел права уйти и отправиться на все четыре стороны. Далинар освободил всех мостовиков, но не паршуна – тому предстояло остаться рабом, куда бы он ни пошел и что бы ни сделал.

Что мог ответить ему Каладин? Вот буря!..

– Я ценю твою помощь во время мародерского дежурства в ущельях. Знаю, тебе временами было трудно смотреть на то, что мы там делали.

Шен сидел на корточках, слушал и ждал. Он уставился на капитана непроницаемыми, совершенно черными глазами.

– Я попросту не в силах вооружить паршуна, – объяснил Каладин. – Светлоглазые и нас-то приняли с трудом. Только подумай, какая буря случится, если я дам копье тебе.

Шен кивнул; на его лице не отразилось и тени эмоций. Он встал:

– Значит, я раб.

И ушел.

Каладин стукнулся затылком о камень и уставился в небо. Буря бы побрала этого паршуна! По сравнению с сородичами он жил хорошо. Свободы у него было побольше, это точно.

«А ты был этим доволен? – спросил его внутренний голос. – Ты был счастлив оказаться рабом, с которым хорошо обращались? Или ты пытался бежать, силой пробиться на свободу?»

Ну что за бардак!..

Продолжая об этом думать, он принялся за похлебку и успел съесть две ложки, прежде чем Натам – один из тех, кто остался стеречь обитателей дворца, – вбежал в лагерь, весь потный, взъерошенный и раскрасневшийся от бега.

– Король! – пропыхтел он. – Убийца!

С королем все было в порядке.

Каладин стоял, упираясь рукой в дверной косяк и еле дыша после пробежки обратно к дворцу. Внутри Элокар, Далинар, Навани и оба сына великого князя галдели одновременно. Никто не умер. Никто не умер.

«Буреотец! – подумал он, вваливаясь в комнату. – На мгновение я почувствовал то же самое, что и на плато, когда мои люди бежали навстречу паршенди».

Он едва знал этих людей, но они были под его защитой. Юноша и не думал, что стремление всех защищать может распространиться на светлоглазых.

– Что ж, по крайней мере, он примчался сюда со всех ног, – бросил король, отмахиваясь от женщины, которая пыталась забинтовать порез у него на лбу. – Видишь, Идрин? Так выглядит по-настоящему хороший телохранитель. Готов поспорить, он бы такого не допустил.

Капитан королевской гвардии с красным лицом застыл возле двери, затем отвернулся и выбрался в коридор. Каладин в замешательстве схватился за голову. Такие заявления от короля уж точно не могли помочь его людям поладить с солдатами Далинара.

В комнате толпилось полным-полно стражников, слуг и членов Четвертого моста с растерянным или смущенным видом. Натам был среди них – он дежурил вместе с королевскими гвардейцами, – как и Моаш.

– Моаш! – позвал капитан. – Тебе полагалось быть в лагере и спать.

– Как и тебе.

Каладин хмыкнул и, поспешно приблизившись, негромко спросил:

– Ты был здесь, когда это случилось?

– Только ушел, – сказал Моаш. – Мое дежурство с королевской гвардией завершилось. Я услышал вопли и прибежал обратно так быстро, как смог. – Он кивком указал на открытую балконную дверь. – Погляди-ка, что там.

Они вышли на балкон, который представлял собой каменный выступ вокруг верхних покоев дворца – террасу, высеченную в самой скале. С высоты балкона открывался прекрасный вид на военные лагеря и равнины за ними. Каладин увидел нескольких королевских гвардейцев, которые при свете сферных фонарей изучали ограждение балкона. Часть железных перил вывернулась и повисла над пропастью.

– Насколько мы можем судить, – пояснил Моаш, указывая рукой, – король пришел сюда, чтобы поразмыслить, как он обычно делает.

Каладин кивнул, следуя за Моашем. Каменный пол был все еще влажным от дождя во время Великой бури. Они достигли места, где перила были сломаны, и несколько гвардейцев расступились, пропуская их. Каладин заглянул за край. Перед ним была пропасть в добрую сотню футов, ее дно усеивали скалы. Сил спустилась туда, описывая ленивые светящиеся круги.