неожиданно. Сам фотографироваться не любил, но, когда его об этом просили, не отказывал. А тут вдруг эта неожиданная просьба. Сфотографироваться. На прощанье, как оказалось. Потом мы все наши – мои, бабушкины и его – фотографии поместили в специальный альбом. Теперь не старые времена, теперь прогресс, все фото стали цифровые, но он специально куда-то ходил и распечатывал их. Не хотел делать этого на своем принтере. Хотел, чтобы качество было на уровне. Набиралось какое-то количество за несколько месяцев, и он сдавал их в фотоателье, на распечатку. Последний раз, однако, он все сделал быстро, даже недели ждать не пришлось. Сегодня я смотрела на эту фотографию. Очень долго. Пыталась выудить из нее какое-то последнее послание, какой-то знак, прощальный привет.

Приехало заказанное им такси, и он уже собрался было уезжать, но вышел из машины и вернулся на кухню. Обнял нас обеих еще раз. Бабушка Сесилия сказала, что у него были слезы на глазах. Я этого не заметила.

После того, как его парашют «по неизвестным причинам» не раскрылся, чехи подключили к делу прокуратуру. Это нормальная процедура в таких ситуациях. Парашют тщательно исследовали не только чешские, но и немецкие специалисты, потому что папа поехал в Шпиндлерув-Млын с немецким удостоверением личности. Официально он был гражданином Германии. Ни чехи, ни немцы не выявили серьезных процессуальных нарушений, кроме, возможно, одной детали. Я столько раз читала их отчет, что знаю его наизусть:

После свободного падения основной парашют был правильно раскрыт парашютистом. По неизвестным причинам, однако, парашютист отделился от него. Запасной парашют не был раскрыт парашютистом, и не сработало устройство автоматического раскрытия запасного парашюта (AAD), что привело к удару о поверхность, а полученные в результате удара травмы стали причиной смерти парашютиста. Устройство автоматического раскрытия запасного парашюта (AAD) действовало надежно, что было проверено в ходе многочисленных тестов. Однако оно не было активировано парашютистом (преднамеренно или по неосторожности) перед прыжком. В обычно практикуемом взаимном контроле активирования AAD (двенадцати участников полета на борту вертолета МИГ-8) парашютист участия не принял. По свидетельству четырех очевидцев, парашютист хотел перед прыжком выпить воды.

Чехи не обратили на это внимания. Немцы обратили. Они предложили, чтобы взаимная проверка активации AAD стала не «обычной», а «обязательной». Считаю, они правы.

Но ни те, ни другие не смогли однозначно определить, совершил мой отец самоубийство или нет. И слава богу, что не смогли. Бабушка никогда бы не поверила, что ее любимый сын по собственной воле ушел из жизни.

Когда после похорон мы с Сесилией и дядей Игнацием вернулись домой поздно ночью, никто не хотел входить в дом первым. Будто там ждал нас его дух. Мы стояли на крыльце и смотрели в темные окна. Включая Игнация, философа и профессора теологии. Я первая подошла к двери. Мне хотелось напоследок встретиться хотя бы с его духом. Думайте, что хотите, но мне кажется, что он там со мной и по сей день. И не только там. Он повсюду со мной…

Бабушка Сесилия на протяжении всего этого апокалипсиса, начиная с новостей о его смерти, в долгой дороге до Чехии, равно как и в течение пребывания в Праге и улаживания формальностей в немецком консульстве, а также во время самих похорон, была на удивление спокойной. Мне показалось, что она часто как будто отсутствует. Она не хотела, чтобы ее страдания были для кого-то обузой. Все время держала меня за руку, всеми возможными способами скрывала боль. Я знаю, что она принимала какие-то таблетки и запивала их настойкой из стеклянной фляжки, на которую для конспирации натянула черный шерстяной носок.

Панцирь, в который она пряталась, с треском лопнул на следующий день, вечером, когда уехал дядя Игнаций и мы остались одни, и она застала меня плачущей на террасе в саду. В одночасье скорлупка рассыпалась в прах, обнажая бессильную, измученную страданиями настоящую ее. Я никогда ни раньше, ни позже не видела, чтобы кто-то так плакал. Она рыдала всем своим существом. Повторяла, как мантру, имя отца, снова и снова спрашивала: «почему?», «зачем?», «за что?». Она смотрела в небо и выкрикивала вопросы. Потом убежала с террасы. Я услышала, как она хлопнула дверью. Сначала в своей комнате, потом дверью на кухне. Когда я вошла туда, она крушила об угол чугунной печки иконы, которые сорвала со стен в своей комнате. Щепки помельче ломала о колени и совала в чугунную глотку буржуйки, потом плеснула туда денатурата и подожгла. Молча стояла у печки и смотрела, как они горят, медленно превращаясь в пепел. Когда я вывела ее на террасу в саду, она тяжело дышала. Мы обнялись. Она не плакала. И тогда мы заговорили.

Она в сердцах назвала Бога «глупым», а когда я посмотрела на нее с ужасом, добавила: «Я должна была умереть или до него, или сразу после. Мудрый Бог не создал бы мир, в котором так много боли и страданий».

Услышать такое богохульство из уст бабушки Сесилии, которая, хоть и не слишком часто ходила в единственную в городе православную церковь, но каждый день начинала и заканчивала поклонами и поцелуями икон в своей комнате, было для меня окончательным доказательством ее безграничного отчаяния. Та, кто перед каждой поездкой моего отца в своих молитвах доверяла единственного сына Богу, вдруг произносит такие слова.

Сесилия начала свой траур с беспредельного гнева. На Бога.

И в этом своем неукротимом гневе она оставалась до самого конца. Странно, ведь все религии возникли только для того, чтобы дать людям обещание жизни, выработать в них сознание, что жизнь не заканчивается после смерти. Больше всего люди боятся смерти, так что купятся на это втемную. Согласись – прекрасная идея для стартапа, ведь правда? Построенного на атавистическом страхе. Когда начальный капитал ничего не стоит, его дала природа, надо только прибрать его к рукам. Подключить к этой идее кого-то, кто никогда не родится, кто существует извечно, кто бесконечно добр, и это станет гарантией бессмертия. Но не всем, а только тем, кто в течение жизни будет поддерживать этот бизнес-план. А поскольку никто не вернется, чтобы сказать, что этот план плох, то никогда не будет и никаких жалоб. Признайся, ловко придумано, не так ли?

Вот почему я не могла понять мою глубоко религиозную бабушку Сесилию. Но только поначалу. Потом оказалось (и мы часто об этом говорили), что она связывала со своим сыном совсем другие планы. Здесь, на земле. Она хотела не