паре богов, обычно разделял неглубокий канал, отведённый от реки Басул так, что каждый комплекс отлично обозревался с прилегающей площади другого. Однако, хоть и создавалось впечатление, будто святыни Одакиса и Кисарит расположены рядом, то был всего лишь обман зрения, и чтобы посетить второй храм после первого приходилось делать огромный крюк, огибая городские подвесные сады и рынок тканей. Но на празднество цветов жрецы и служки при помощи городской стражи устанавливали гигантские понтоны, по которым можно было пересечь канал Басул и вмиг очутиться возле следующего храма.

Сперва полагалось склонять голову перед алтарём Кисарит, а уж затем наведываться для поклона к её божественному супругу Одакису. Только, чтобы хотя бы взойти на ступеньки центрального храма Исар-Динн в праздничный день нужно было выстоять чудовищную очередь. В разношёрстной толпе смешивались все: сегодня можно было случайно соприкоснуться плечом и с успешным купцом, и с зажиточным землевладельцем, и с выдающемся ремесленником, и с потомственным воином или жрецом, и никому и дела не было до подобных столкновений. Всё население Исар-Динн выбиралось из домов и устремлялось на лобные площади и центральные улицы, здесь бродили и жители дна омута, и самые представительные горожане, разряженные в шелка и усыпанные жемчугами.

Лили, Бел-Атар, Момо и Гвальд тоже скучали в очереди в храм Кисарит. Пока галдящая и яркая толпа медленно продвигалась вперёд, у ожидающих в конце появлялось много свободного времени. Кто-то из исто верующих прихожан тратил его на серьёзные раздумья и молитвы, в общем, именно это и предписывали жрецы, но большинство лишь праздно чесало языком и беззаботно сплетничало. Возле храма Кисарит можно было узнать много чего любопытного: и о муже торговки специями, и о рыбаке-неумехе из ночлежки в порту, и о разврате в банях, и о новых восходящих звёздах в борделях; о свадьбах чужих дочерей, поминках предков и рождении внуков. Кто-то здесь же заключал сделки, кто-то сватал своих детей, кто-то договаривался об измене супругу, обмениваясь с соседом неподобающе пылкими взглядами.

Между рядами прихожан сновали продавцы цветов, и время в очереди к ступеням храма мудрее всего было как раз пустить на размышления о том, что же правильней испросить у богов в этот год, и какое передать им послание.

— Смотри, Касарбин, — прошептала Лили, прижимаясь плечом к фигуре Бел-Атара, когда мимо промелькнул торговец с лотком свежих цветов. — Ты должен выбрать цветок со значением и потом даровать его богам. Боги лучше понимают безмолвный язык символов, поэтому так проще донести до них свои желания.

— Я не знаю этого языка, — хмыкнул молодой человек, устремляя свои несравненные зелёные глаза на шпили храма впереди, на которых сегодня реяли красные и синие знамёна.

Он снова дёрнул головой так, словно отбрасывал назад длинные волосы, хоть его шевелюру остригли давным-давно. Впрочем, сегодня Бел-Атара утешало то, что он смог без утайки прицепить к поясу ножны с мечом — в праздничный день вся маломальская знать и даже представители наиболее захирелых ветвей дворянского древа, выставляли напоказ мечи и кинжалы, и никакая стража не смела запретить состоятельному мужчине иметь при себе оружие. В такой толпе никто бы не принялся выяснять точное происхождение каждого гуляки, и поэтому многое сходило с рук.

— Барвинок означает сладкие воспоминания, — начала перечислять Лили, прикасаясь указательным пальцем к нижней губе. — Шиповник — удовольствие, но и боль. Горечавка желает сладких снов, а калужница — богатства; белая роза — это тайна, дикие маки — утешение, ирисы — надежда, чертополох — символ благородства, вереск — уединение, белые колокольчики — невинность, лён — судьба…

— Лучше расскажи ему об иных значениях, — встрял Момо, который стоял позади Лили и Бел-Атара вместе с Гвальдом.

Парнишка приблизился к парочке вплотную и положил свой костлявый подбородок на плечо Касарбину, после чего взялся шептать чужеземцу на ухо злокозненным и загадочным голосом заправского актёра, одержимого демонами, — так, как только он один умел:

— Бузина означает распущенность, вербена — сожаления, татарник — возмездие, кориандр — похоть, ветки ольхи — дерева, что быстрее сгорит дотла, нежели даст согреться, — сулят невезение и несчастие, а прекрасные, сказочные цветы азалии предвещают опасность.

— Момо! — одёрнула глашатая травница. — Ну и зачем кому-то понадобится просить у Кисарит такую гадость? Это ведь благой праздник!

— Не все такие же наивные, как ты, — огрызнулся актёр, но Касарбин вдруг повернулся и посмотрел ему в глаза так тепло и проникновенно, что Лан чуть не поперхнулся собственным удивлением.

— В наивности нет ничего дурного… она показывает, что в человеке нет зла, и в других он зло не замечает тоже.

Момо отстранился ближе к Гвальду, нахмурился и скорчил уязвлённую гримасу.

— Да, он хорош собой, в этом не усомнишься, но какой же вздор порой несёт! Такой зануда.

— Прекрати, — пробрюзжал мастер, переминаясь с ноги на ногу. — И где застрял Ватрушка? Скоро наша очередь подойдёт, а его всё нет.

— Скоро наша очередь, а Бел-Атар до сих пор не выбрал цветов, — подхватила Лили, оборачиваясь назад и встречаясь взглядом с Гвальдом.

— Скоро наша очередь, а… — повторил припев Момо. — Лили, ты для чего набрала целую охапку ирисов? Не многовато ли для одного подношения? Или решила отдуться за всю свою деревеньку?

— На самом деле, — прошептала ничуть не задетая девушка, — меня Алхимик попросил сделать жертвоприношение за него.

— Что? Не мели чепухи! — воскликнул Момо, скрестив руки на груди. — Для этого нужно написать на лепёшке своё настоящее имя, понимаешь? На-сто-я-щее. Иначе магия не возымеет силы.

— Я знаю его имя, — ещё более загадочно вымолвила Лили, уже пялясь в расписные потолки храма Кисарит.

Компания наконец спряталась от ярких лучей солнца под просторными сводами святилища. И хотя в Исар-Диннах сегодня стояла ласковая и тёплая погода, а по улочкам задувал освежающий бриз, всё равно было весьма приятно скрыться от произвола дневного светила, которое пекло достаточно мощно, нагревая тёмные мостовые и черепицу крыш, заодно с облачениями Момо и Бел-Атара преимущественно мрачно-серых и глубоких синих цветов.

— Только не надо лгать, что Алхимик назвал тебе собственное имя, — проворчал актёр, всё больше и больше прижимая сплетённые между собой руки к грудной клетке. — Я знаю его намного дольше твоего. Он научил меня многому ещё до того, как ты появилась… и я его тоже кое-чему обучил… только он… только он так и не сказал…

— На, держи лучше это, и хватит уже причитать перед ликом Кисарит, будто старый дед, — Лили всучила Момо букет из синих ирисов, хотя тот не брал лепёшки и его подношения боги не засчитали бы за полноценную жертву.

— Где Ватрушка? — Гвальд продолжал обеспокоенно