— Эй! Никакой синей краски! — неожиданно лавку наполнили грозные раскаты голоса.

Наконец, Гвальд выбрался из единственной здесь закрывающейся на замок маленькой комнатушки, которая служила подсобкой и складом, и в которой уже битый час заседало руководство братства.

— Что Глава сказала? Глава велела никакой краски, кроме красной! Никаких рисунков, кроме кувшинок!

— Но… — Лили начала было сопротивляться, однако по одержимому блеску в глазах Гвальда поняла, что игра не стоит свеч.

Мастер закружил по помещению и принялся всюду высматривать нарушения, словно беспощадный тюремный надзиратель.

— Никаких «но», не нокай мне, здесь не конюшни. У нас имеется серьёзное дело, сейчас — не время для забав, повеселитесь позже. Касарбин! Используй красную краску и одобренные символы. Ватрушка, каких демонов ты скорчил такую кислую мину?! Ты распугаешь своей несчастной мордой всех обездоленных и хворых, которых мы должны приветить от имени Его Высочества! Что такого непоправимого у тебя произошло?

Гвальд замер рядом с Ватрушкой, сердито нахмурив брови и сведя руки на груди в замок.

— Ничего, — едва вымолвил маг, водя черпаком по поверхности чана с разбавленным заном.

— Тогда, мать твою, немедленно улыбнись! А то, Одакисом клянусь, я влеплю тебе подзатыльник и сил жалеть не буду. Момо! Хватит издеваться над зверюгой! Отпусти бедолагу, ты из него душу выгладишь. Пускай Носатый тоже вернётся к своим обязанностям — я только что видел жирную крысу на складе!

Момо аж побледнел. Состроив испуганную гримасу, он разжал пальцы и Носатый вырвался на свободу. Зверь жалобно пискнул и растворился в тенях, правда шерсть его, основательно взъерошенная Ланом, ещё полдня напоминала своему владельцу утреннее испытание чужой лаской, через кое он прошёл, скрипя клыками.

Растерянный парнишка с виноватым видом побрёл к Гвальду, и вскоре мастер сменил гнев на милость:

— Лучше помоги Ватрушке за прилавком, у него ни черта не получается, а ты знаешь, как привлечь народ.

Момо быстро включился в работу. Он ловко и уверенно орудовал вторым черпаком, приправляя свою кипучую деятельность напыщенными, постановочными речами. Улыбчивый актёр умело зазывал прохожих, и вскоре возле лавки Северона образовалась очередь. Город давно успел проснуться, и улицы наводнила пёстрая толпа.

Раздав каждому ценные указания и убедившись, что дело у подчинённых теперь спорится, Гвальд вновь исчез за хлипкой дверью подсобки. Там, в темноте, разведённой лишь тусклым светом двух масляных ламп, за столом восседала сосредоточенная Глава. Ирмингаут перебирала какие-то записи в то время, пока Гвальд, сидя напротив, раскладывал по небольшим ларцам снадобья и сыпучие вещества, заранее заготовленные Алхимиком.

— Как твои птицы? — невзначай проворчал мужчина, помещая склянки в специальные пазы.

— Паршиво, — злобно оскалилась Ирмингаут. — Изумруд и Сикка точно мертвы, а Руби пропала без вести. Бьюсь об заклад, это стараниями того Тчеланского демона они отправились в холодный мир!

Сперва клокочущее в груди чувство негодования приказывало эльфийке ударить кулаком по столу, однако затем женщина передумала и просто схватилась за голову. Её длинные, изящные пальцы, ныне скрытые тонкой кожей искусных перчаток, утопали в белоснежных, волнистых локонах, и Гвальд не мог отказать себе в удовольствии — он, словно заколдованный, следил за каждым движением собеседницы.

— Ещё и этот мальчишка, Эмерон Чёрный Вереск, не радует новостями. Он беспокоится, ибо принц сейчас в большом смятении, и теперь беспокоюсь я.

Гвальд не ожидал от Ирмингаут подобных откровений, и потому оторопел. Чуток помедлив, он достал из-под стола закупоренную бутылку первоклассного, неразбавленного зана, открыл её, взял две глиняные чарки и наполнил их до краёв спиртным.

— Давай выпьем, Глава, — предложил мужчина, протягивая соседке напиток.

— Давай, мастер, — отозвалась на редкость уступчивая сегодня эльфийка.

Жгучий зан пробежался по горлу обоих, вытравляя все неудобные слова, что давным-давно застряли комом поперёк и мешали как говорить открыто, так и дышать свободно.

— Отправишься с нами по храмам? — после долгой паузы промычал Гвальд, когда уже оба вернулись к работе.

— У меня имеются дела на медном холме.

— Всё равно, приходи после. Ребята… совсем не видят тебя. Сегодня ведь праздник, так?

Ирмингаут не поднимала взора на собеседника, впрочем, ей и не требовалось глядеть в глаза Гвальду, дабы разузнать, что он скрывает в собственном сердце, и что прячет за подложными речами. Кажется, всему городу была известна его пыльная и завалящая тайна.

— Может, и приду. Вечером в ставке точно свидимся, — Ирмингаут поставила точку и в расчётной книге, и в диалоге.

Час кубков настал очень быстро, и после того, как пожертвования были розданы, а зан выпит, свободные от работы члены братства поспешили наверх, в большой и благоустроенный город, за Мраморные врата. Поскольку ослика по кличке Тортик забрала Глава, путь предстоял неблизкий. Лили страшно нервничала, что не успеет вовремя, ведь среди всей группы именно она хотела посетить храмы Одакиса и Кисарит как велели традиции, совершить жертвоприношения, приклониться перед идолами, и попросить богов о покровительстве на следующий год. А заодно, разумеется, надеялась вымолить у всевышних исполнение собственных желаний.

Ирмингаут опять ускользнула, Алхимик почти никогда не покидал стен ставки, а Учёный Виридас почитал иноземных богов и выказывал резкую неприязнь к местным небожителям, поэтому его подобные «увеселения» ничуть не интересовали. Несмотря на то, что по дороге можно было вкусно перекусить в многочисленных палатках с готовой едой за совсем скромную плату, испить того, что душе угодно на данный момент — будь то сладкое вино, зан, пиво или хмельной мёд, или просто поглазеть по сторонам, наслаждаясь празднеством издалека.

Чем выше взбиралась мощёная дорога, постепенно расширяясь по бокам, тем более величественными и замысловатыми становились украшения, которыми горожане завешивали фасады домов и вывески лавок. Отовсюду доносился запах свежих, пышных цветов, на специальных каменных столешницах и жердях размещались масляные лампы и фонари, а в окнах богачей горели свечи, хоть солнце и стояло высоко в небе. Как-никак, праздник цветов приурочивался к летнему солнцевороту, а обыватели всё ещё верили в то, что если они не разведут громадных костров и не разожгут как можно больше лучин, то солнце не напитается светом и померкнет. Словно у него без посторонней помощи просто не хватит сил, дабы пережить долгую зиму.

В праздник цветов в первую очередь было принято навещать два главных храма Исар-Динн: святилище Кисарит, матери в водах, и обитель Одакиса, отца в зарослях, этой наиболее драгоценной и достославной четы всея Элисир-Расара. Верующие преподносили всевышним цветы, зажжённые лучины и сладости, на которых писали собственное имя — чтобы боги знали, кто вручил им дары, а затем, при желании, смогли бы отблагодарить милостью наиболее щедрых из них.

Два монументальных храма, посвящённых семейной