Я заглянула в кабинет, увидела Андрея за столом Ивана Алексеевича, он работал за компьютером, что-то бодро отстукивал на клавиатуре.

— Андрей, — позвала я.

Муж поднял голову, посмотрел на меня. А я поинтересовалась:

— Ты ещё долго? Я хочу поехать домой.

— И тебе здравствуй, — особенным тоном отозвался мой муж. — Рад тебя видеть.

Я вздохнула. Ругаться с ним я не планировала.

— Я уже извинилась. Могу еще раз извиниться, но давай поговорим дома.

— Наташ, я не могу уехать. Стас приехал. У нас, так сказать, мозговой штурм.

Я смотрела на мужа не отрываясь, признаю, что в раздражении. А еще в беспокойстве. И от этого самого беспокойства, даже язвительные замечания, на которые я, надо признать, была горазда, повисли в воздухе. Штурм у них, мозговой. Что тут можно штурмовать, если мозгов на троих, только у одного, у самого Ивана Алексеевича? Количеством, точно, не возьмешь. А эти два подростка-переростка только проблемы создавать могут, и имитировать ненужную деятельность.

Я все это проглотила, только взглядом мужа продолжала сверлить.

— Хорошо, — сказала я, в конце концов. — Оставайся.

— Наташ, — позвал он, когда я уже успела развернуться. Пришлось оглянуться. — Ты тоже остаешься.

Я нахмурилась.

— С какой стати?

— Потому что остаешься. И это не обсуждается. — Немного мягче добавил: — Мы втроем останемся здесь, на некоторое время. Так будет лучше.

Нюта закрутилась у меня на руках, и я опустила её на пол.

— Андрей, нам с дочерью будет лучше дома, а не здесь.

Андрей тут же насупился и разозлился.

— Почему ты вечно споришь? — выдохнул он в раздражении. — Почему ты всегда со мной споришь?

— Это даже не причина для спора.

— Вот именно. — Андрей поднялся из-за стола и подошел ко мне. Я краем сознания отметила, с каким высокопарным видом он это проделал, словно, это был его стол, его кабинет, его дом. Прочувствовал атмосферу чужой власти. — Это не причина для спора, — тем временем повторил Андрей. — Мы остаемся здесь.

У меня вырвался нервный смешок.

— То есть, если я попытаюсь выехать, меня не выпустят с территории?

— Не выпустят. Ради твоего блага.

Я держала дочку за руку, а другую воинственно уперла в бок.

— Что это значит?

— Что неприятности ещё не закончены. И люди, которые пытаются всеми силами навредить Ивану Алексеевичу, только добрались до города. И будут бить по самому больному, по близким людям.

Я приподнялась на цыпочки, чтобы быть ближе к мужу, и тихо, но весьма выразительно проговорила:

— Я не близкий человек. И моя дочь тоже. Слава Богу, мы чужие этой семье люди.

Андрей смотрел на меня с открытым недовольством.

— Может быть, ты и чужая, раз ты так этого хочешь, и постоянно об этом твердишь. А я — нет. И моя дочь тоже, и Иван Алексеевич готов о нас позаботиться. Для него мы — семья.

— Это он тебе наговорил эту чушь?

— Наташ, я не собираюсь с тобой спорить. Всё уже решено. Мы поживем некоторое время в этом доме. И, кстати, исполнится твоё заветное желание.

— Какое?

— Тебе не придется ходить в офис все это время, будешь заниматься исключительно ребенком. Разве ты не этого хотела? Всю плешь мне проела, — в досаде добавил он, резко развернулся и вернулся за стол. А я осталась стоять в дверях, в полной беспомощности. Поняла, что, как только переступила порог этого дома, попала в ловушку.

— Я здесь пленница? — поинтересовалась я у Ивана Алексеевича следующим утром. Выловила его в коридоре, Юганов собирался уезжать, было еще достаточно рано, в доме тихо, а мне не спалось. Всю ночь не спалось, как и хозяину дома, судя по всему. Встречаться с ним с глазу на глаз лишний раз мне не хотелось, разговаривать не хотелось, но я находилась на его территории, и было понятно, что зависит будущее мое и моей дочки именно от него, а не от моего блаженного мужа. И беспокойство не давало мне спать, не давало мне есть, и просто с уверенностью смотреть в завтрашний день. О каком завтрашнем дне можно думать, если меня заперли в тюрьме?

Иван Алексеевич обернулся на мой голос. Посмотрел на меня, встретил мой напряжённый взгляд, и по привычке улыбнулся. Я совсем недавно поймала себя на понимании того, что дурацкая привычка Стаса без конца улыбаться, по поводу и без, досталась ему от отца. Только Стас улыбался дурашливо и бестолково, а вот его отец умел улыбаться так, что мороз по коже. Как сейчас.

— У тебя ко мне какие-то претензии, Наталья?

— Вообще-то, да. Я домой хочу уехать. Взять дочь и уехать домой.

— Ну что ты, — посмеялся надо мной Юганов. — Ты меня обижаешь своими словами. Мой дом — твой дом.

— Я, конечно, благодарна, за гостеприимство, — в тон ему проговорила я, — но я бы предпочла уехать. Люблю, знаете ли, уединение и покой. А в вашем доме чересчур многолюдно.

Юганов, не скрываясь, рассмеялся.

— Вот за что тебя люблю, Наташка, это за умение правильно и с огоньком формулировать свои мысли. А ещё за неисчерпаемый оптимизм.

— А если серьезно?

— А если серьёзно, то перестань прикидываться дурой. Ты прекрасно знаешь, почему ты здесь. И почему твоя дочь здесь. Чтобы были всегда на глазах у меня. Чтобы не лезли, куда не нужно, и к вам никто не лез.

Я нервно сглотнула. Очень хотелось отвернуться от его въедливого взгляда, но я знала, что этого делать нельзя. Это сразу навлечет на меня подозрения.

— И… долго это будет продолжаться?

— Не думаю, что долго, — довольно легко отозвался он. — Не он первый, не он последний. Не таких обламывали, и этот перья порастеряет. — Иван Алексеевич мне нахально подмигнул. — Нужен он тебе будет, голожопый?

— Мне нужно спокойно жить со своим ребенком, — чётко произнося слова, проговорила я. — А ваши игры и вендетты меня не интересуют.

— Хорошо, если так. — Юганов даже языком прищелкнул. — Тогда мой тебе совет: делай то, что я скажу, посиди