– Спасибо, Паша, ценю, ты с меня имеешь. В жизни каждого человека есть темные пятна, в своих поисках ты обречен на успех. – Гуров протянул руку. – Еще раз спасибо, хотя ничего нового ты мне не сообщил.

– Желаю удачи! – Кулагин открыл дверцу «Волги», Гуров шагнул к своей машине, остановился:

– Разработка – это одно, а острых акций не будет?

– С моей стороны гарантирую, но у нас много подразделений.

Гуров сел за руль, молча пожал руку Марии и понял, что контрразведчик останавливал сыщика ради последней фразы: «У нас много подразделений». Паша предупреждает, разработка – ерунда, серьезного ничего не найдут. Обычные хитрости и нарушения, которых хватает у любого розыскника со стажем. А вот слова о иных «подразделениях» – это крайне серьезно.

– Я голодная, – сказала Мария, которая прекрасно понимала, что ее любимому сейчас не до ужина, но стремилась отвлечь, вернуть сыщика к земным будничным проблемам.

– Слушаюсь, королева! – Гуров вписался в поток, заставил себя думать лишь о куске мяса с кровью, бокале красного вина и предстоящей ночи. Известно, Земля крутится, иначе все живое сорвалось бы с шарика, улетело бы в космос. И крутят Землю могучими мозолистыми руками мужчины. Но делают они это потому, что так хотят женщины.

Гуров сидел за столом напротив Марии, смотрел в ее прозрачные, наполненные тайной глаза, размышлял, что в отношении Земли, которую крутят мужики, придумано неплохо.

– Ты где витаешь? – спросила Мария.

Гуров улыбнулся и не ответил.

* * *

Некоронованный генсек вернулся с совещания «политбюро» в сумрачном состоянии. Иван Иванович Корзинкин отродясь никому не верил, полагался лишь на себя и на собственное чутье. До первого тура выборов оставались считаные дни, преимущество, которое имел их лидер в начале года, таяло на глазах. Нынешний Президент, казалось, получил допинг и набирал обороты. Среди множества претендентов был генерал с лицом российского вояки и рокочущим голосом ротного старшины. Когда отставной генерал объявил о своем участии в предвыборной гонке, некоторые политики усмехнулись, большинство и вовсе не обратило внимания на бывшего вояку.

Россия. Могучая, непредсказуемая, она может выкидывать любые фортеля. Заштатный генерал желает стать Президентом? А почему нет? Чемпион мира по штанге претендует, миллиардер, которого в цивилизованном обществе ни в один приличный дом не пустят, рвется порулить. Почему генерал вызывает улыбки?

Сейчас Иван Иванович признает, что недооценил генерала. Он ломится вперед, словно медведь сквозь бурелом, поднимая столбы пыли, сметая трухлявые стволы. Во второй тур генерал не пройдет, но подмять часть людишек вполне может. На Руси издревле уважали напор и силу.

Корзинкин сидел за столом, перекладывая бумажки, вспоминал разговор с Фокиным. Куда делся гэбэшник, обещавший, что нынешний Президент участвовать в выборах не будет? Расставаясь, гэбэшник оставил телефон, сказал, если случится непредвиденное, набрать номер, никого не спрашивать, назваться и положить трубку. Через несколько минут раздастся звонок, тогда можно говорить.

Иван Иванович обвел записанный номер, заключил его в рамочку, недоверчиво взглянул на телефонный аппарат, обреченно вздохнул, начал крутить диск. На противоположном конце после первого гудка сняли трубку, механический голос произнес:

– Положите трубку, вам перезвонят.

Корзинкин не курил, лишь выпив рюмку, порой баловался, сейчас неумело начал мять сигарету и чиркать зажигалкой. Когда телефон тренькнул, Иван Иванович бросил зажигалку, снял трубку, кашлянул и сказал:

– Слушаю.

Уже живой, но совершенно равнодушный голос произнес:

– Сражайтесь, Иван Иванович. Наши с вами договоренности аннулируются.

Корзинкин услышал частые гудки и положил трубку.

* * *

Наступило шестнадцатое июня. Гуров шел на избирательный участок, знал, что его сопровождают, не обращал внимания на «свиту». В такой день никто не решится на резкие движения. Сыщик хотел голосовать за прогрессивного молодого демократа, но знал – проголосует за нынешнего Президента. Бойня в Чечне продолжается. Игорь Смирнов, обезумевший под Грозным мальчишка, лежит в госпитале, и дальнейшая судьба парнишки неизвестна. И главный виновник происходящего, нынешний Президент, не покаялся. Но выбора нет, необходимо поддержать именно Президента, большевики не должны вернуться, понадобится, ляжем под их бронепоезд на рельсы.

Генерал Коржанов еще раз осмотрел ящики своего письменного стола, убедился, что все личные бумаги собраны, уложены в кейс.

Вчера вечером генерал подал Президенту рапорт с просьбой освободить его от занимаемой должности. Сегодня все каналы радио и телевидения севшими от волнения голосами сообщили об отставке всесильного генерала.

Он пришел на работу, как обычно, рано утром. На постах вытягивались часовые, в коридорах почтительно раскланивались чиновники, все как обычно, но генерал чувствовал: вокруг него образовался вакуум, безвоздушное пространство.

Илья Сергеевич Коржанов был человеком умным, незаурядным, принял вынужденную отставку мужественно, держался как обычно. Человек рождается, чтобы умереть, убеждал он себя. Тем более человек занимает должность, чтобы со временем ее покинуть. Он все понимал, не держал на Президента зла, однако ничего не мог с собой поделать, ощущал под сердцем какой-то холодок, словно там застряла льдышка и никак не желала таять.

Генерал еще раз оглядел свой стол, подвинул календарь, встряхнув, проверил, не запала ли в него ненужная бумажка. Календарь открылся на дне минувшем, генерал непроизвольно глянул на страницу, увидел запись, сделанную сравнительно недавно: «Гуров» и три восклицательных знака. Сейчас эта фамилия, тем более восклицательные знаки были генералу лишь смешны. Он швырнул календарь в кейс, захлопнул крышку и направился к двери.

* * *

Третьего июля Гуров проголосовал, вышел с избирательного участка, раздумывая, куда бы податься.

Уже несколько дней сыщик чувствовал себя несколько сиротливо, сопровождающие исчезли, и «вальтер» не оттягивал привычно карман. Гуров остановился у коммерческих палаток, смотрел на разноцветье потрясающих роз, которые стояли в высоких пластмассовых ведрах. Он купил три чайные розы, побрел домой. Мария вернется с репетиции лишь часа через два, торопиться было совершенно некуда.