– Как я уже сказала, я знаю, что нужно делать.

 – Вылезай, – командным тоном раздался не допускающий никаких отлагательств приказ.

Кевин, не особенно сопротивляясь и даже не помышляя о том, чтобы сбежать или хоть как-то иначе перечить своим конвоирам, послушно выбрался из бронетехники, утонув своими дорогими, начищенными концертными кроссовками в мокрой грязи джунглей, куда его вывезла армия Чаррамы, который, до его, Кевина, ареста, по его собственным наблюдениям, успел обратиться к тому странному старому лысому мужику, который был тем, кто якобы спас их с Викторией, когда они в первый раз вляпались в неприятности на этом безумном острове, и которого некоторые величали Императором.

– Императором? Чего там, Сердца? Это остров такой? Он в форме двух ягодиц? – нервно улыбнулся Кевин, когда его несильно огрели прикладом по спине, – где это вообще находится?

Осматриваясь по сторонам, Кевин вдыхал влажный воздух ночных джунглей, которые выглядели совершенно фантастически в свете полной луны, и, казалось, являли собой единый живой организм, который со всех сторон окутывал путешественника, который, как он смутно подозревал, прибыл в финальный пункт своего назначения.

Всё еще любуясь на ночное чудо, что будто бы персонально обдавало его совершенно новым для жителя мегаполиса ароматом ночной флоры, Кевин, к своему неудовольствию, всё же нарушил эту связь, которая начала связывать его вместе с окружающей действительностью, зажмурившись, когда яркий свет дальнего видения одной из боевых машин чуть не выжег глаза артиста.

– Забавно, – подумал Кевин, всё еще находясь на эмоциональном подъеме, живя энергией, что дала ему благодарная публика, и не в полной мере осознавая, что это его последние мгновения жизни, после которых не будет уже никаких выступлений, услышав брань и передергиваемый затвор в метре от себя, подумал: «Еще полчаса назад я был рад этому яркому свету и вниманию, но теперь…»

– Хотя, возможно, это и было лучшее мое выступление. Да, Гвен?

 – Это было по-настоящему круто! – улыбаясь, расхохоталась молодая незнакомка.

– Спасибо, – кивнул Кевин, вновь приложившись к бокалу.

– Хоть помнишь, как меня зовут? – хитро улыбнулась незнакомка.

– Конечно, – допивая и перебирая в голове варианты, улыбнулся Кевин, – Софи?

– Почти попал, – тряхнула головой девушка, – Гвен.

– Ну, вот видишь, – пожал плечами Кевин, – у меня просто феноменальная память на имена, особенно на такие… – успел прервать себя на полуслове Кевин, дабы не наговорить лишнего и не испортить как сам момент, так и свой сетап к шутке, которая, несмотря на то, что оборвалась на половине, всё же сумела вызвать улыбку у собеседницы, – тебе правда понравилось выступление? – осторожно добавил Кевин после серии общих смешков.

– Я же сказала, – улыбнулась Гвен, – думаю, у твоей группы большое будущее.

– Было бы большое, мы бы уже играли там, – махнул рукой Кевин в сторону центрального стадиона, где проходили международные игры, и что пронзал своими разноцветными лазерами ночное небо.

– Но ведь будущее – на то и будущее, что оно еще не произошло, –снова мило улыбнулась Гвен, – ну и тем более, – опустившись спиной на мягкую траву холма, где они сидели, выдохнула Гвендолен, – это, так называемое будущее, уже наверняка стало прошлым и, таким образом, тоже успело произойти, а, значит, и ты сам уже стал тем самым знаменитым исполнителем, каким себя пока только представляешь в своем воображении.

– Звучит не очень-то правдоподобно, – скептически нахмурился музыкант, – а если я в итоге не стал им? – решил поспорить, чтобы придать немного остроты разговору Кевин, одновременно чувствуя и то, что, хотя и глупо было отрицать отсутствие симпатии к в общем-то симпатичным аргументам о фатальности его успеха со стороны его новой знакомой, он всё же хотел, чтобы аргументы, приведенные в пользу его яркого будущего, не разбились о доводы его собственного, по большей части, рационального ума, который всегда охлаждал жаркие вожделения его собственного сердца и, если угодно, души, которую в моменты творческого экстаза, он мог бы поклясться, что чувствовал, и даже не сомневался, что всё в его мире подчиняется ее воле.

– …Что, если в этом будущем, которое уже, по твоим утверждениям, произошло, я стал… никем? Не то, чтобы это было чем-то трагическим, конечно, не будь я столь тщеславным, но всё же. Что, если моя цель не достижима в принципе, а то, чем я сейчас занимаюсь – это что-то вроде подготовки к чему-то принципиально иному, о чем я даже не догадываюсь, а может и вовсе лишено какой-либо долгосрочной перспективы?

Девушка немного удивилась, ощутив действительную заинтересованность, что проснулась в ее собеседнике, который, видимо, почувствовав, что интересуются сейчас непосредственно им самим и его успехами, стал более активным и таким образом позволил себе раскрыться хотя бы немножко перед чужим человеком, которому и нужно было лишь это – небольшое послабление, чтобы плавно перейти к более конкретным действиям.

– Не волнуйся, у меня хорошая интуиция, – улыбнулась девушка, – и я посмотрела достаточное количество фильмов, чтобы уже предугадать заранее, чем закончится та или иная картина.

– По-твоему, наша жизнь – это какое-то кино? И кто его смотрит тогда?

– Думаю, для нас это неважно, поскольку мы всего лишь картинки, кадры на экране, нет, даже не так, мы – те эмоции, которые испытывает зритель, забываясь на какое-то время и становясь ими, но, после того, как проектор потухнет, и в зале вспыхнет свет, тогда уже не будут иметь никакого значения наши догадки, поскольку мы все по щелчку пальцев практически тут же вспомним не только кем мы были всегда, но и то, что происходило, было на самом деле не с нами, а, скорее, внутри нас.

– И что же тогда будет дальше?

– Мне кажется я знаю, – улыбнулась девушка, притягивая за руку к себе Кевина.

Молодой человек же покорно наблюдал, как практически на его глазах не он сам наклоняется к Гвен, но она вместе со всем холмом и всем остальным миром поднимается к нему, чтобы слиться с ним в свете фар проезжающего автомобиля, который, осветив их на повороте, растворил всё вокруг Кевина, лишив их форм. Он же, не в состоянии удержать этот момент, смог лишь оставить его в своей памяти, затем превратив это навсегда ушедшее время в небольшое колечко на пальце, которое слегка поблескивало в свете габаритных огней.

***

Кевин успел бросить на него прощальный взгляд, что и оживило в памяти это волшебное время юности, которое локомотивом пронеслось сквозь года к тому моменту, когда пули пронзили воздух и его самого, оставив в голове звенящим отзвуком мысль о том, что всё действительно уже произошло, и что это – тот самый неизбежный финал. Казалось, он уже видел его когда-то давно, хотя еще какую-то минуту назад искренне недоумевал, как вообще мог оказаться в подобной ситуации. Сейчас же Кевин с особой внимательностью, как будто кто-то резко увеличил резкость окружающей картины мира, видел всю свою жизнь, и всё, что происходило вокруг, неизбежным падением микроскопического камешка в песочных часах вечности, где он в отведенное ему время уже падал вниз, как живое свидетельство скоротечности времени, которое уже перестало иметь для него самого хоть какое-либо значение.