– Но вы же не знали Христа, что бы вы стали проповедовать? – едва ли не снисходительно ответила Горяна.

Эльга улыбнулась. В памяти замелькали обрывочные воспоминания о юности, проведенной в Варягине – воеводской усадьбе над бродом реки Великой, в десяти поприщах от Плескова. Осенние супрядки, на которые они с Утой часто ходили за реку, в Люботино, где жила родня Уты по матери. Всякие игры на Коляду…

А потом и вовсе засмеялась, зажав себе рот ладонью. Браня, не зная, в чем дело, засмеялась с ней заодно, а Горяна покосилась со значением, будто знала.

Греки, оказывается, свою Коляду тоже весело празднуют. Снега у них почти нет, деревья стоят зеленые, лишь кое-где мелькает желтизна. Холодает лишь настолько, как у нас к вывозу снопов, и в солнечное время можно выйти в одном платье – лишь дожди идут чередой. К началу зимы на оливах чернеют созревшие плоды, и мало не до того срока еще порой расцветают особо храбрые розы. С конца месяца ноэмбриоса начинаются Брумалии – праздники по случаю самых коротких дней в году, и завершаются к солоновороту. На солоноворот греки отмечают Рождество Спасителя, а перед ним месяц предаются разгулу. Знатные люди устраивают у себя пиры, простой народ рядится: мужчины одеваются в женское, женщины – в мужское платье. Буйные ватаги что ни ночь слонялись и по проастию Маманта, где до утра не закрывала двери харчевня, и русские отроки редко когда пропускали возможность поучаствовать. Как дома, делали себе личины разных чуд рогатых, пугали греческих девок.

В один из таких вечеров, уже в густой полутьме, Эльга тайком вышла из палатиона и через сад побежала к воротам. Провожала княгиню только рабыня, Инча, и по виду архонтисса росов сейчас ничем не отличалась от простой гречанки: шерстяная синяя накидка-паллий, светло-коричневый мафорий с золотой каймой, позаимствованный у сестры.

Возле ворот ее ждали несколько мужчин.

– Приветствую тебя, королева! – Этериарх Савва вышел вперед и поклонился. – Ты не передумала? Тогда прошу за мной. Как удачно, что сегодня нет дождя.

Снаружи ждали лошади, и с помощью Саввы Эльга села в седло.

– Твои люди знают, куда ты уехала? – спросил он, подавая ей поводья.

– М-м-м… Не все. Я сказала женщинам, что хочу прогуляться, но надеюсь, мужчины не заметят, что меня нет, пока я не вернусь. И не успеют устроить в проастии Маманта восстание варваров!

Высадившись из лодьи в Неории, они вновь сели на лошадей и поехали по Месе. Близилась ночь, когда они достигли Большой дороги, как называли главную улицу, но Город и не думал спать: везде было полно огней и шума, бродили ватаги ряженых, и Савва даже взял лошадь Эльги под уздцы, оберегая княгиню. Во всех лавках и харчевнях сияли светильники, шло веселье; сквозь занавеси доносился смех и женский визг.

Сегодня всадники спешились не возле обитых медью ворот Халки – главного входа в Мега Палатион, а с северной стороны дворца, у ипподрома. Савва провел Эльгу через Кентинарий – башню, которая защищала жилые покои дворца с севера и охранялась средней этерией.

– Вот она, наша Башня Пьяниц! – хмыкнул Савва, вводя гостью в высокое сводчатое помещение.

Десятка три отдыхающих вестиаритов вскочили при его появлении, с любопытством тараща глаза на женщину, закутанную в мафорий так, что виднелись только глаза.

Однажды Эльга уже проходила через эту башню – в день своего первого приема у Константина. Но тогда здесь царил порядок и «львы» стояли ровным строем, в золоченых шлемах и с копьями. Теперь же они, частью нетрезвые, полуодетые и лохматые, сидели за длинными столами, где стучали кости и стояли кувшины с вином.

– Почему пьяниц? – шепнула она.

– Потому что за сто лет греки так и не сумели приучить этих троллей разбавлять вино водой, а потом уже пить. Здесь каждый вечер – пир в Валгалле и драка, прости меня Господь.

– Но ведь обращению с вином приходится каждое поколение учить сначала?

– Именно так.

Миновав башню, Савва и Эльга углубились в переход. Она расслышала шуточки, летящие вслед: дескать, хёвдинг красотку себе подцепил, а нам в башню не дает водить… Откуда им было знать, что «красотка» понимает северный язык.

Они долго шли через покои, переходы, даже через какую-то церковь, сейчас пустую и тихую. Эльга и не пыталась что-то рассмотреть при скудном свете факелов или понять, где они находятся. Будто в той волшебной горе у троллей… Еще в первые свои посещения Мега Палатиона она поняла, что он, пожалуй, больше всего Киева, и надо провести здесь лет тридцать, как Савва, чтобы суметь найти дорогу. Раскинувшийся на холмах, дворец то поднимался, то опускался; из одних покоев в другие приходилось идти по лестницам то вверх, то вниз; порой Эльге казалось, что они спускаются вовсе под землю, но, к ее удивлению, за окнами вновь мелькало ночное небо и даже желтела луна. Загадочно мерцали медные и бронзовые двери, позолота, стеклянная мозаика, гладко отполированный мармарос. Порой она даже видела, как скользит в большой колонне их отражение – будто идут навстречу призрачные обитатели этого зачарованного дворца.

Порой они натыкались на слуг или придворных, почти все кланялись этериарху средней этерии, но никто не спрашивал, куда, зачем и к кому он ведет женщину, закутанную в покрывало. Для Мега Палатиона это обычное дело? Любопытно: часто ли Савва приводит сюда женщин для себя? Судя по несколько удивленному оживлению этерии – нет, не часто. Эльгу пробирала дрожь, хотелось смеяться без всякой причины. Уже лет двадцать с ней не приключалось ничего подобного… но и тогда, в юности, когда приключалось, ей было страшно, а не весело. Вдруг начало казаться, что ей снова пятнадцать лет, и она следовала во мрак за царьградским львом, как когда-то за плесковским медведем, со стесненным дыханием и бьющимся сердцем.

Но вот они миновали узкую темную лестницу и вышли на какую-то галерею. Еще на выходе до Эльги донеслось пение – торжественное и слаженное, но не такое красивое, как в церкви.

– Это здесь, – шепнул Савва, держа ее за руку. – Триконха. Мы пришли. В самое время.

На галерее висела тьма, зато внизу, в палате, горело немало огней. Савва провел Эльгу немного вперед и остановился возле толстой, как вековой дуб, колонны красного порфира с белыми прожилками. Свободную руку Эльга прижала к груди: от быстрого шага и волнения она запыхалась.

При свете сотен свечей внизу все блестело, искры играли на золотистых глазках мозаики, будто выложенные картины перемигивались. Впервые Эльга увидела царскую палату сверху: взору ее открылось широкое узорное поле, по которому люди ходили ногами! Чуть не ахнув от восторга, она сама закрыла себе рот: Савва предупреждал, что нужно вести себя тихо.

В середине стояло золотое кресло, в котором кто-то сидел, будто раззолоченный идол, а вокруг него двигались по кругу десятка три людей с зажженными свечами. И они пели, пританцовывая на ходу, кружась, приседая и подпрыгивая, от чего колебались дрожащие огоньки свечей в их руках.

Кто бы мог подумать, что в этом чинном дворце возможно такое!