Одно кошмарное видение сменялось другим.

"По морю плывет целая флотилия. Чем же она нагружена? Мукой. Налетает шквал, торнадо, подхватывает корабли. Взметает их к небу и разбивает в щепы. Отовсюду сыплется мука, от нее все становится белым. Белое море, белое небо, белый ветер. Луна проглядывает из-за туч. Смотри, как ураган швыряет муку ей прямо в красную физиономию! Чем не старая хрычовка, решившая напудрить свою медно-красную рожу? Что же ты не смеешься, Ноэми? Смейся!".

А Ноэми, вся дрожа, ломала руки.

Бедное создание, она ни днем, ни ночью не отходила от постели Михая. Днем сидела подле него на стуле, а на ночь придвигала к его ложу топчан и дремала рядом, не думая о том, что тиф заразен. Часто клала голову на подушку Михая, щекой прижималась к его пылающему лбу, поцелуями утишая вздохи, врывающиеся с пересохших губ.

Тереза безвредными домашними средствами пыталась унять жар и распахивала настежь окна, чтобы комнатка проветривалась: свежий воздух - лучший целитель тифа.

Мать пояснила Ноэми, что в болезни на тринадцатые сутки наступает кризис: она либо идет на убыль, либо кончается смертью.

Сколько часов простояла на коленях Ноэми в эти дни, в эти долгие ночи, моля Господа сжалиться над ее несчастным сердцем, вернуть Михая к жизни! Если могиле нужна жертва - пусть возьмет ее. Она согласна умереть вместо Михая.

И судьбе иногда свойственна ирония!

Ноэми предлагала смерти весь мир и себя в придачу, лишь бы Михай остался в живых. Бедняжка думала, что имеет дело с честным партнером, с которым можно торговаться.

И ангел смерти принял условия торга.

На тринадцатые сутки бредовые видения, жестокий жар отпустили Михая. Нервное возбуждение сменилось вялостью и упадком сил - верный признак, что дело пошло на поправку. Теперь он вернется к жизни, если за ним будут заботливо ухаживать, окружат вниманием и любовью, сумеют внушить ему бодрость, уберечь от хандры и приступов раздражения. Больной в это время очень капризен и вспыльчив, а между тем его выздоровление зависит от душевного покоя. Любое возбуждение может кончится смертью.

На четырнадцатые сутки Ноэми всю ночь просидела у ложа больного, даже к Доди не заглянула ни разу. Малыш все это время спал подле Терезы.

Утром четырнадцатого дня, когда Михай забылся крепким сном, Тереза прошептала на ухо Ноэми: "Маленький Доди тяжело болен".

Теперь еще и ребенок! Бедная Ноэми!

У Доди начался дифтерит - опаснейшая детская болезнь, против которой почти бессильна даже врачебная наука.

Михай спал, и Ноэми в тревоге поспешила к ребенку. Личико его совершенно изменилось. Малыш не плакал; эта болезнь не знает слов жалобы, но тем страшнее ее муки.

Что может быть ужаснее этого зрелища: маленькое невинное существо, которое не может пожаловаться и которому люди не в силах помочь.

Ноэми застывшим взглядом уставилась на мать, словно вопрошая: "Неужели ты ничего не можешь сделать?".

Тереза не смогла выдержать ее взгляд.

"Ты умела помочь стольким больным, страждущим, умирающим, неужели только для него единственного не найдется у тебя никого средства?".

Нет, не найдется.

Ноэми бросилась на колени у кроватки ребенка, прижалась губами к его губам, порывисто шепча.

- Что с тобой, маленький мой, родной? Открой свои дивные глазки, ангелочек мой, взгляни на меня!

Малыш никак не хотел открывать глаза. А когда наконец в ответ на поцелуи и мольбы матери поднял веки, взгляд его был ужасен. То был взгляд ребенка, познавшего близость смерти.

- О, не смотри на меня так страшно!

Ребенок не плакал, лишь хрипло кашлял.

Только бы не услышал другой больной!

Ноэми, дрожа всем телом, держала ребенка на руках и все время прислушивалась, не проснулся ли в соседней комнате Михай.

Заслышав его голос, она оставила больное дитя и поспешила к Михаю. Теперь, после того как приступы жара и нервной лихорадки миновали, он страдал от упадка сил, был нетерпелив и раздражителен.

-Где ты пропадала? - накинулся он на Ноэми. - Бросила меня тут одного. Вечно не дозовешься тебя, когда что-нибудь нужно.

- О, не сердись! - молила его Ноэми. - Я хотела принести тебе свежей водички.

- Могла бы и Тереза сходить, все равно ей делать нечего. Окно настежь распахнуто, чего доброго крыса вскочит, пока сплю. Не видишь здесь крысу?

Больному нервной лихорадкой чаще всего мерещатся крысы.

- Никакая крыса не вскочит, милый. Окошко затянуто сеткой от комаров.

- Ах, так? Ну, где же твоя свежая вода?

Ноэми дала ему попить и снова навлекла на себя гнев больного.

- Какая же это свежая вода, если она уже успела согреться! Решила уморить меня жаждой?

Ноэми кротко сносила все придирки, а когда Михай уснул, вновь выскользнула из комнаты и поспешила к Доди.

Так они с Терезой и сменяли друг друга: пока Михай спал, Тереза сидела у его постели, а когда начинал просыпаться, она делала знак Ноэми, чтобы та, оставив больного ребенка, успела ее сменить подле Михая.

Так продолжалось всю эту долгую ночь. Ноэми неустанно сновала от одного одра к другому, всякий раз придумывая для Михая очередные отговорки, чтобы оправдать свое отсутствие.

Ведь больные так мнительны! Они убеждены, что все вокруг сговорились против них и замыслили какой-то неслыханный обман. Чем слабее у больных нервы, тем они раздражительнее. А ведь достаточно вспышки гнева, легкого испуга или волнения, и может наступить смерть. Кто берется ухаживать за таким больным, должен подвигнуть себя на мученичество.

Ноэми была мученицей.

Ребенку становилось все хуже. Тереза бессильна была ему помочь. А Ноэми не могла даже плакать.

Нельзя, чтобы Михай увидел ее заплаканные глаза и спросил, отчего она плакала.

На следующее утро Тимару полегчало; он сказал, что не прочь поесть мясной похлебки. Ноэми тотчас же принесла заранее приготовленную еду. Больной съел целую миску и сказал, что суп пришелся ему по вкусу. Ноэми сделала вид, будто рада.

И тут Михай задал ей вопрос: "А что поделывает малыш Доди?".

Ноэми испугалась; вдруг Тимар почувствует, как дрогнуло при этих словах ее сердце?

- Доди спит, - ответила она.

- Спит в такой неурочный час? Уж не захворал ли он?

- Нет, он здоров.

- А отчего ты не приносишь его ко мне, когда он не спит?

- Тогда спишь ты.

- Верно. Но уж ты улучи момент, когда ни он, ни я не спим, и принеси его. Так хочется на него взглянуть!

- Хорошо, Михай!

А ребенку становилось все хуже.