— Доченька, что с тобой? Больно?

Больно оказалось открывать глаза, ресницы слиплись, веки не поднимались. А фокусировать взгляд на родных встревоженных лицах было еще сложнее.

— Эсташ… — Голос шелестел, как сухие листья, гонимые по земле ветром.

— Что говорит? — Отец склонился к губам.

— Доктора, немедленно зови доктора! Маришенька, я сейчас воды принесу.

Меня осмотрели, дали воды, каких-то лекарств, снова воды. Пощупали, послушали, пошептали заклятия и влили в тело такой заряд бодрости и чужой энергии, что я смогла самостоятельно сесть в постели.

— Она здорова, действительно здорова. Если это последствия зелья, то установить, какого именно, сейчас не представляется возможным. — Врач оттянул мне веки, посмотрел зрачки и снова задумался.

— Хорошее питание и полноценный отдых, — вот что могу посоветовать. Иногда неверно изготовленные магические препараты имеют отсроченный эффект, а порой способны поглощать внутреннюю энергию. Вашей дочери нужно время на восстановление.

Доктор заставил открыть рот и осмотрел горло.

— Отлично, не красное, связки тоже в порядке. Ей трудно разговаривать из-за слабости. Мариона, скажите «а-а-а».

Я послушно протянула низкое «а-а-а». В целом апатия, безраздельно владевшая мной сейчас, не предполагала сопротивления и непослушания. Мне ровным счетом было все равно, что происходит вокруг.

— Дня три-четыре, и девочка восстановится полностью. Сможет вернуться к занятиям.

— Отлично. Но вот насчет занятий мы подумаем. Сперва разберемся в этой ситуации. Иначе как может Кенигхэмская гимназия называть себя одной из лучших, если у них совершенно здоровые ученицы падают в обморок?

— Это весьма старая школа, а директор уважаемый человек. Вероятно, некое стечение обстоятельств… Вам лучше тщательно разобраться, прежде чем принимать решение.

— Разберемся, поверьте.

Отец пошел провожать доктора, а мама присела на край кровати и снова протянула мне стакан воды.

— Что такое Кенигхэмская гимназия? — тихо спросила, ощутив, что голос снова меня слушается.

Глаза мамы стали шире, в них мелькнуло удивление, недоумение и тревога.

— Твоя школа, доченька. Ты учишься в ней уже три года. Четвертый пошел. Как себя чувствуешь? Голова и правда не болит?

— Башни переименовали в Кенигхэмскую гимназию?

Я наморщила лоб, пытаясь выстроить логическую цепочку событий, но в голове было пусто, никакие мысли не приходили на ум.

— Какие башни? — Мама удивилась еще сильнее.

— Башни Царима. — И вновь при звуках этого имени дрогнуло и заныло сердце. Совершенно иные по звучанию буквы упорно складывались в тоскливый шепот: «Эсташ».

— Э-э-э… — Мама поднялась и прошлась по комнате, а когда повернулась к кровати, на лице ее снова была улыбка, ласковая, но чуточку встревоженная. — Башни — это башни, Мариша. Их никто не переименовывал. Да, собственно, разве кто-то рискнет вмешиваться в дела защитников? Башни их владения.

Пришел мой черед недоуменно смотреть на маму, и, по мере того как я пыталась осознать услышанное, в голове мелькали неясные картинки. Крыша, ущелье, туман, огонь, золотые крылья и горячие губы, прижавшиеся к моей руке. Праздник, танец, поклоны защитников, вновь огонь, окруживший меня, и прекрасная золотая статуя коленопреклоненного воина. Потом вдруг совершенно другие картинки: длинные светлые коридоры, зеленые лужайки за окнами и никаких гор, абсолютно иная школа, чужие лица. Или… не чужие? Яростно растерев ладонями лицо, попыталась встряхнуться, навести в мыслях порядок, но странный вихрь воспоминаний набирал силу. Сердце забилось точно сумасшедшее, я ощутила испарину на висках, и в этот момент дверь снова открылась и вошел отец.

— Он вернется вечером, осмотрит еще раз.

— Хорошо. — Я видела, как мама облегченно выдохнула и не нашла лучшего момента, чтобы спросить: — Защитники еще не уехали из башен?

— Из каких башен? — Отец повторил мамин вопрос и удивленно на меня посмотрел.

Не смогла вновь произнести это имя вслух, и объяснения взяла на себя мама. Слегка понизив голос, она чуточку растерянно произнесла:

— Мариша говорит о башнях Царима.

— Царима?

Каждый раз, когда они повторяли это имя, в голове звучало горестное эхо и хотелось изо всех сил стиснуть ее руками и унять нестерпимо болевшее сердце.

— Зачем защитникам покидать башни? По крайней мере, пока несут свою службу. Они подменяются с какой-то периодичностью, я точно не знаю, но вряд ли в башнях может совсем никого не остаться. Кто тогда будет охранять границу близ гор?

Что-то не сходилось, а если быть точной, ничего не сходилось. Мысли, воспоминания, слова родителей, само место, где находилась… Я впервые огляделась по сторонам. Почему я дома? О чем был весь разговор? Доктор? Зачем доктор? Что произошло?

Вновь потерла лицо, перед глазами стоял туман — молочной белизны, словно легкие наряды, тихий шепот голосов, произносящих желание. Единое желание на всех.

— Папа!

Не передать, как отчаянно я страшилась задать ему этот вопрос. Как дрожали мои губы, пытаясь произнести несколько слов.

— Папа, скажи мне, — голос осип, отец подался вперед, прислушиваясь, — ты знаешь род тен Лоранов? Хотя, конечно, ты же писал ему письмо. Эсташ, он… — Я выдохнула его имя, а сама вцепилась в одеяло. — Он жив?

Отец бросил взгляд на маму, она ответила ему такой же тревогой во взоре.

— О тен Лоранах даже самый дремучий житель Кенигхэма слышал. А Эсташ — это наследник, кажется?

— Один из двоих, — подсказала мама, напряженно вглядываясь в мое лицо.

— Точно, он и его брат. Но вроде не слышно, будто у них там что-то случилось. Род известный, вечно в новостных колонках о них пишут, уже бы все журналы трубили. А кому из них я писал и зачем?

— Дайте мне журнал!

Не передать, как я напугала родителей — даже не самой просьбой, а как, вытянув вперед трясущиеся руки, ждала, пока мне дадут журнал. Кажется, весь дом подняли на уши, чтобы за считаные минуты отыскать и принести красивое глянцевое издание о светской жизни, где на первой странице большими буквами выделялась новостная колонка, датированная вчерашним числом: «Глава рода тен Лоран объявил о грядущей помолвке».

Жив!

Смысл статьи так и не дошел до сознания, потому что важным было — жив!

Я закрыла лицо руками и расплакалась.

Старая лестница приятно пахла деревом, а гладкие, заново покрытые лаком ступеньки поскрипывали под ногами. На подпиравших витые перила столбиках были искусно вырезаны фигурки животных. На этой лестнице мне нравилось сидеть. Здесь ощущался особый уют, присущий древнему поместью. Я глядела в витражное окно, слушала барабанную дробь дождя и следила за стекавшими вниз разноцветными каплями. Папа с мамой присели у зажженного камина в большой гостиной, и до меня долетал их разговор.