родной город. Они не знают, что испытывала Мария Магдалина, когда ее Спасителя распинали на кресте. Демоны – обезьяны Бога, они умеют притворяться людьми, но это лишь маска. Твои горе и страдания для них не более чем пища. И чем больнее рвется в клочья твоя душа, тем сытее будут демоны рядом с тобой.

* * *

Агата просидела неподвижно до самого утра, позволяя насекомым садиться себе на одежду и руки. Она воображала, что кожа ее превращается в мрамор, что лицо застывает и даже дитя, растущее во чреве, засыпает навечно, чтобы никогда не покидать утробу.

Едва первые лучи солнца тронули верхушки елей, к воротам подъехал другой гонец. На худой плохонькой лошаденке в поместье явился Макс Краузе – тот самый юнец, которого Рудольф и Рихтер чуть было не похоронили заживо. Рудольфу было бы приятно знать, что он выжил. Значит, все не зря.

При виде Агаты парнишка стал сбивчиво извиняться за то, что появился только сейчас – долго искал дом ее опекуна.

– Когда? – только и спросила Агата не своим голосом.

– Шесть дней назад, госпожа. Доктора схватили почти сразу, как вы уехали. Мне рассказал приятель, он помощник дознавателя. Иногда ему удается выбраться из города, чтобы передать мне еды и денег. Он сказал, что даже пытки не понадобились. На шее господина ам Вальда нашли колдовскую печать, а в его доме на полу якобы отыскали след от круга, нацарапанного ножом. Доктор передал вам тут… Ну, приятель помог.

Агата взяла конверт и сразу сломала печать, как будто надеялась отыскать там свидетельство, что муж ее жив. Но внутри лежало завещание, по условиям которого все имущество Рудольфа ам Вальда в виде дома в Штутгарте, шахты и нескольких виноградников на Рейне переходило его жене и сыну. В коротком сухом письме он указал, что второй экземпляр завещания уже отправлен его поверенному в Штутгарт. Агата всматривалась в ровные строчки – аккуратные буквы не выдавали никакого волнения.

В конверте было что-то еще. Агата перевернула его. На ладонь выпало тяжелое металлическое тельце противочумной печати.

Глава 27

Кристоф Вагнер знал, что его девочка это переживет. Она будет сутками отказываться от еды и пить одну воду. Будет часами сидеть, глядя в стену без всякого выражения. Временами будет рыдать, расцарапывая себе лицо, выдирать волосы и метаться, а потом снова впадать в оцепенение. Иной раз кажется, что можно замереть и переждать горе, словно это огромный хищник на мягких лапах, который принюхивается в поисках дичи, но уйдет, если ты будешь сидеть тихо. Однако это самообман. Горе никуда не денется, а если ты попытаешься от него сбежать, оно настигнет тебя за пару прыжков.

Еще через неделю, или месяц, или год Агата поймает себя на том, что на краткий миг забыла о смерти мужа. Просто забыла, как будто вернулась назад во времени в то утро, когда он был еще жив. Таким забвением всегда пользуется горе, чтобы потом накинуться с новой силой и вырвать еще кусок твоей души. Именно поэтому Кристоф предлагал Ауэрхану плату авансом. Он хотел избавиться от комка слез, навечно застрявшего внутри. Но демоны не берут плату загодя. Только «по факту выполнения всех условий сделки».

Кристоф Вагнер знал горе в лицо. Оно терзало его долгие годы, как запойный пьяница изводит жену и детей: бывают дни получше, когда кажется, что все не так уж плохо, а бывают совсем темные и беспросветные… Но одни сменяются другими, и так по кругу. Сейчас Агата уверена, что не сумеет жить дальше. Но новая луна придет на место старой, и Рудольф перестанет мерещиться ей в каждой тени.

– Она поела? – спросил он Берту, поправляя кружева на манжетах.

– С большим аппетитом, – отозвалась кухарка. – Съела кролика и выпила немного вина. Даст бог, не будет долго убиваться по муженьку своему. Сколько они там женаты-то были?

– Будет, – возразил Вагнер и подтянул ботфорты. – Будет, милая Берта. Мне знакома эта порода. Да что там порода – я сам ее такой сделал! Ни одна живая душа не заподозрит, какую боль скрывает это маленькое сердце. Горжусь ею.

Эта потеря выпотрошит ее, но иногда так даже лучше. Когда теряешь самое дорогое, бояться больше нечего. Все самое страшное в твоей жизни уже произошло. Кристоф улыбнулся своему отражению, найдя его чрезвычайно привлекательным и нарядным.

Рупрехту Зильберраду в поместье устроили пышную встречу. Под руководством Берты бесы вымели сад, развесили гирлянды на бортике фонтана и украсили ими статую Диониса. На маленький столик выставили закуски и с дюжину оплетенных бутылей вина. Когда всадник на черном коне миновал ворота, на ветках раскричались дрозды.

Зильберрад явился в неуважительно скучном сером камзоле. Единственным ярким пятном его наряда было орлиное перо на шляпе, которое дрожало на ветру, дразня птиц. Едва каблуки его сапог, украшенные окровавленными шпорами, коснулись земли, как конь обернулся мальчиком-демоном. Весь в черном, бледный и хмурый, он сохранял идеальную непроницаемость на юном лице. Но Кристоф знал этот взгляд: малец еще припомнит господину эти шпоры.

Они с Ауэрханом коротко кивнули друг другу.

– Ты еще не передумал махать шпагами в такой прекрасный день? – спросил Зильберрад, вразвалочку подходя к столу. На золоченой перевязи болталась шпага. Ауэрхан услужливо наполнил вином бокал и протянул его Рупрехту. Тот выжидал. Кристоф расхохотался и дал знак Ауэрхану, чтобы ему налили из той же бутыли.

– Думаешь, я собираюсь тебя отравить?

– Это похоже на тебя.

Вагнер подумал, не обидеться ли: никогда в жизни он еще никого не травил! Но потом решил не разубеждать Зильберрада. Всегда приятно, когда соперник думает о тебе хуже, чем ты есть. Они выпили вина – славного сладкого франконского вина.

– Ну что ж, не будем тянуть, – Зильберрад покатал вино во рту, с удовольствием облизал губы и огляделся: – А где же, собственно, та, из-за которой весь переполох?

Кристоф улыбнулся:

– Может быть, выйдет позже.

Они стали друг напротив друга. Шпаги с лязгом выскользнули из ножен. Рупрехт Зильберрад вооружился отличным клинком, наверняка из миланской стали. Причудливые витые дуги гарды надежно защищали руку. Его шпага была настоящей королевой по сравнению с обыкновенным, даже простоватым оружием Кристофа Вагнера. Когда тот вытащил свой клинок из ножен, на свободу вырвалось облачко пыли – так долго его шпага спала спокойным сном.

– En garde! – церемонно скомандовал Зильберрад.

Вы только посмотрите на него! Левая рука заложена за спину, колени мягкие, клинок торчит вверх совершенно неприлично… Вагнер рядом с ним выглядел расхлябанно. Никогда он не стряхнет