Решившись единожды храбро встретиться с прессой лицом к лицу, я заметил, что впоследствии это стало даваться мне все легче и легче. Трюк состоял в том, чтобы ничего не отвечать им вообще.

— Кен, ваш отец заявляет, будто стыдится вас. Что вы на это скажете?

Я позвонил матери с отцом, к которым, как выяснилось, успел вломиться чертов журналюга из «Мейл он санди». Конечно, они не сказали ему, что меня стыдятся, они дали ответ на некий гипотетический вопрос о том, каково, по их мнению, избивать безоружных людей, — и он таинственным образом трансформировался в прямую цитату.

С другой стороны, «Гардиан» покопалась в прошлом Лоусона Брайерли, и выяснилось, что у него-то и есть судимости за хулиганство, да еще целых две, причем одна из них за избиение на почве расизма. Уже не говоря о том, что он в свое время отсидел срок за мошенничество и растрату. Некоторые газеты стали отзываться обо мне с известной долей симпатии, хотя «Дейли телеграф» и «Дейли мейл» по-прежнему считали, что меня стоит повесить на средневековый манер, привязав за большие пальцы рук, а последняя даже устроила шумиху вокруг отзыва своей рекламы с радиостанции «В прямом эфире — столица!». Между тем я успел отказаться от пары приглашений появиться на телевидении и нескольких эксклюзивных интервью; насколько помнится, за них предлагали аж одиннадцать тысяч — сумма, льстящая моему самолюбию, хоть и не такая, чтобы могло возникнуть желание поддаться искушению.

— Наверное, вам должно показаться довольно странным защищать человека, заведомо виновного? — сказал я своему адвокату.

Во взгляде Мэгги Сефтон, брошенном на меня, читалось: «Вы что, серьезно?» Я тоже посмотрел на нее, и она, видно, решила, что я действительно такой наивный, каким кажусь.

— Кен, — покачала она головой, — большинство наших подзащитных виновны, спросите любого юриста. — И она беззвучно засмеялась, — Люди со стороны, похоже, частенько думают, будто защищать человека, о котором знаешь, что он виновен, трудно с моральной точки зрения. Но это вовсе не так. Как раз подобной работой мы практически все время и занимаемся. Защищать кого-то, о ком знаешь, что он невиновен, вот это действительно необычно, — Она приподняла одну бровь и раскрыла папку, до отказа набитую всевозможными бумагами, — И это может стоить многих бессонных ночей.

— Тогда скажите мне начистоту, Мэгги, — попросил я, — Неужто я действительно свалял дурака?

Она метнула в меня острый взгляд.

—. Вы желаете услышать мое профессиональное или сугубо частное мнение?

— И то и другое.

— С точки зрения буквы закона вы вступили на минное поле. Да еще затеяли отбивать на нем ирландскую чечетку.

Мне пришлось ответить улыбкой. Она тоже улыбнулась, затем улыбка пропала.

— Кен, вы нарываетесь на обвинение в лжесвидетельстве и в неуважении к суду. К счастью, если дойдет до худшего, ваши работодатели в состоянии обеспечить вам хорошую защиту. Но тому, кто возьмется за подобное дело, придется потратить уйму времени и усилий, втолковывая вам, что на суде придется тщательно взвешивать каждое слово. Если вы не станете держать язык за зубами, у вас могут возникнуть серьезные проблемы. Судья может объявить вам приговор за неуважение сразу, на месте, без какой-либо дополнительной процедуры, а лжесвидетельство, кстати, справед ливо рассматривается судьями как гораздо более тяжкое преступление, чем простая драка без отягчающих обстоятельств.

— А как насчет вашего личного мнения?

Мэгги улыбнулась.

— Лично от себя, Кен, я вам скажу, что вы молодец! Но мое личное мнение к делу отношения не имеет.

— Не скажете ли что-нибудь утешительное?

Она отвернулась и какое-то время смотрела в сторону.

— Я могу и подождать, — сказал я, — не торопитесь.

Она хлопнула в ладоши.

— Давайте-ка не падать духом. Ладно?

Отражение натиска журналистов и рядовых любопытствующих во время сеансов телефонной связи со слушателями превратилось на той неделе в своеобразную игру. Ряды интересующихся мной журналистов быстро редели, и в четверг мне удалось добраться до работы совершенно спокойно. Я вообразил почему-то, что именно в этот день Сели станет меня слушать, а после передачи меня будут ожидать пакет и телефонный звонок от «неизвестного абонента», но опять — ничего.

Оставалась пятница. В пятницу от Сели обязательно следовало ждать весточки. Иначе интервал оказался бы ну слишком уж долгим. За такой срок можно вообще забыть, как я выгляжу, и влюбиться заново в собственного мужа. Или найти кого-то еще — боже, а что, если так и есть? О господи! Что, если по натуре она серийная сексуальная авантюристка, и я всего лишь один из дюжины ребят, с которыми она занимается сексом — примерно раз в две недели с каждым? Что, если у нее целый гарем парней — на каждый день, а то и по двое на день? Утром кого-то из них, а потом меня? Может, она и не вылезает из своих пятизвездочных отелей, прямо-таки живет в них, обслуживаемая непрекращающимся потоком бесстыдно водимых за нос любовников? Может…

Черт, я прямо сходил с ума. Мне требовалось опять увидеться с ней, поговорить.

— Поглядите, это ваша бывшая подружка, да?

В четверг после передачи мы сидели в нашем маленьком офисе. Кайла протягивала мне через стол раскрытый журнал «Кью»[122], который всегда хватала тотчас, как только он попадал к нам в редакцию, и начинала просматривать — теперь она держала его так, чтобы мне была видна фотография. Фил оторвал взгляд от экрана компьютера.

Я нахмурился:

— Что? Кто?

— Смотрите, — сказала Кайла, — Вот. — И она передала мне журнал.

Фотография оказалась в разделе «Новости». Маленькая, цветная, и под ней пара абзацев. Брэд Бейкер из «Аддикты», после концерта в Монтрё, снятый вместе с его нынешней подружкой Джоу Лепаж. Красотка Лепаж до сих пор входила в команду, осуществлявшую менеджмент группы, но недавно появилась на сцене как бэк-вокалистка, причем голосок у нее оказался явно получше, чем у Йоко Оно или Линды Маккартни. Хотя с Кортни Лав лучше не сравнивать. Возможно, негодующие письма от малолетних поклонниц Брэда Бейкера уже в пути и лежат мешками в почтовых отделениях.

— Джоу трахается с этим уродом? Она ж говорила, что его ненавидит!

— Старый трюк, — пробормотала Кайла и протянула ко мне руку, прищелкнув пальцами. — Обратно, пожалуйста.

— И она занималась для «Айс-Хауса» пиаром, — добавил я, — а вовсе не менеджментом «Аддикты». Эти долбаные журналисты охренительно бестолковы. Ублюдки.

— Ахм! — Кайла снова щелкнула пальцами.

— Да возьми ты, — И я сунул журнал ей в руку.

— Покраснел! — воскликнула Кайла.

— Кто покраснел? — спросила Энди, входя с подносом, на котором стояли стаканчики с кофе и кексы.