— Браво, как всегда первоклассная работа, па.

— Егор… — звучит разбито, но, пожалуй, впервые не разочаровано. — Мне жаль, что я тебя не слышал. Поверь, я бы никогда не подумал, что она может оказаться там в опасности. Как и никогда бы не подумал, что деньги не творят чудеса, а их я вбухал столько, чтобы они её вытащили, что…

“Она” “Её”. Чёрт, даже имя не может произнести.

— Забей.

— Нет, Егор, не забей, — говорит серьёзно, но что снова удивляет, никакой резкости в голосе. — Я любил твою мать так, как умею. Она первая и единственная, с кем я был счастлив, пока не ушёл с головой в работу. Ты этого не помнишь, но было время, когда мы все были действительно счастливы. А потом шанс… доказать отцу, что я не сломался, что могу построить собственную империю и переплюнуть его. Это… это настолько затянуло меня, что я больше ничего не хотел видеть. Вернуть хорошую, качественную жизнь, в которой я вырос. Я правда поначалу делал это всё ради тебя и Оксаны…

— Отец, — сам не понимаю, зачем его останавливаю, но точно знаю, что не хочу этого слышать.

Я не хочу менять к нему отношение. Не хочу его понимать и уж точно не хочу задушевных разговоров.

— Я знаю, что ты никогда не поймёшь меня и не примешь, что я сделал. Не примешь моего отношения к женщинам, но, заметь, после твоей матери я даже ни дня не притворялся хорошим мужем, каким был, когда ты был маленьким.

— Что… — Я не выдерживаю и встаю, смотрю на него в упор. — На хрена? — спрашиваю резонно. — Зачем ты мне пытаешься что-то объяснить? Думаешь, один разговор переплюнет годы, которые я тебя знал? Вот, когда ты был маленький… И?… Думаешь, я не помню? Поверь, амнезией, слава богу, я не страдаю. Или что? Пытаешься заработать на “стакан в старости”? Так сам знаешь, что бесполезно. Не принесу. Но… найму того, кто тебе его будет приносить хоть каждую минуту. Я сам знаю, как ты ко мне относишься. Поэтому был удивлён, что ты не стоял здесь под ручку с Лисицыным в первые двенадцать часов. Спустил на то, что ты ещё в режиме “спящей красавицы”. Ну, может на сорок пятом часу я и начал сомневаться, что ты вообще обо мне помнишь, но, — махаю рукой в его сторону, — как оказалось зря. Поэтому, уволь, без мыльных опер, пожалуйста.

Отец стоит с непроницаемым выражением, наверное, с секунд десять, но потом всё же сдаётся, понимая, что на разговор по душам меня точно не вытянет. Качает головой так, что не хватает только закатить глаза.

— Лисицын просто долго губки красит, ну и плюс он хотел эффектного появления, когда его преемник Шевченко будет считать, что ему всё сошло с рук. Ну и он ждал, когда ты огребёшь по-максимуму здесь, чтобы забрать тебя под залог, пока идёт следствие.

Ну, наконец-то, какого хрена он не начал с этой новости?

— Отлично, па, я знал, что ты не потерял хватку, — хлопаю в ладоши и тут же подхожу к решётке.

Вот только никто мне её открывать не спешит. Отец так и стоит на месте, расслабленно засунув руки в карманы. Развожу руками в сторону, как бы намекая, что я жду.

— Не так быстро, — ухмыляется он.

— Да лааадно, ещё скажи, что ты сейчас будешь требовать с меня обещания. Знаешь, это очень низкий поступок даже для тебя.

Чертова Каймановская порода, всё равно своё возьмёт. А я сдаюсь и вновь взмахиваю рукой:

— Давай, жги.

А отец только усмехается, будто поймал меня на каком-то обмане.

— Лина, — выдаёт коротко.

Я же сразу сходу рублю:

— Нет. Похер, что бы ты сейчас ни задумал говорить, остановись. Можешь даже здесь меня оставить, но я не буду с тобой обсуждать Лину.

Меня так переклинивает, что тут же отхожу от решётки, уже решая, что лавочка не такая уж и неудобная.

Но тут:

— Я знаю, что ты для неё сделал.

— Я сказал, забудь, — оборачиваюсь и встаю в позу, всем видом показывая, что не сломает.

Однако ему вообще пофигу.

— А ещё я знаю, что творилось между вами. Теперь знаю. И знаю, почему себя так вёл с ней. И… сын, не становись мной. Серьёзно. То, что есть в тебе, это больше, чем было за всё время во мне. Я никогда никого не посчитаю более достойным Лины, чем ты.

— Серьёзно, остановись, — предупреждаю его снова, но это не работает.

Отец буквально решает добить окончательно.

— Я искренне счастлив за вас. И благословляю вас.

Да он издевается… Завтра, наверное, землетрясение можно ждать. Если сам Эдуард Кайманов пустился в такие разговоры, то, скорее всего, ему просто кто-то сообщил, что завтра конец света.

— Завязывай. Мне ещё не хватило пустить тут скупую мужскую слезу. Знаешь, мне возможно ещё два года коротать в подобном учреждении, и я бы не хотел начинать свой путь с такой репутацией.

Благо, он со своей задушевностью, наконец, заканчивает.

— О, нет, тебя ждёт домашний арест, — и вот тут только он кому-то машет рукой. Сотрудник проходит до камеры и открывает замок. Я же уже начинаю выходить, когда отец решает подставить мне подножку: — А я отпуск, наверное, возьму. У Лины каникулы…

— Да, ну, нафиг, — ступаю назад, — ты решил устроить третью мировую?

— Хуже, Егор, хуже, я решил, что тебе пора вступать в законную должность. И у нас будет очень много времени, чтобы я тебя поднатаскал.

— Очаровательно просто.

Возможно, в судебной практике скоро будет первый случай, когда кто-то будет ходатайствовать за реальный срок, вместо домашнего ареста.

В машине ещё хуже. С отсутствием возможности двигаться резко, на ходу не особо хочется выпрыгивать, а отец так и трещит о делах. Предварительно минут пятнадцать доставал, что нужно ехать в больницу на рентген. Но я категорически настоял на мягком матрасе и горячей еде. Сошлись на «врача на дом». Утром, естественно.

В первую очередь сон. И еда. Много сна и еды. И Лины… Просто охренеть как мне нужно много Лины. Сон с Линой, ужин с Линой. Всё с Линой, что про*бал за три года.

Если, конечно же, меня ждут её объятия, а не гильотина.

Черт, все же придётся говорить с отцом.

— Ты Лине всё рассказал? — спрашиваю как бы между делом, глядя в окно, но нарываюсь тут же на усмешку.

— Стыдно должно быть, Егор, сам не держишь своего слова.

Бросаю на него убийственный взгляд.

— Спасибо, па, ты как всегда перебарщиваешь с