В конце августа Раббан Саума пересек границу Франции и прибыл в Париж в начале сентября. Прием, оказанный ему французами, был выше всяких похвал. Его с эскортом проводили в столицу, а на аудиенции у молодого короля Филиппа IV оказали почести, достойные государя. Король даже поднялся с трона, чтобы лично приветствовать его, и с глубоким уважением выслушал все, что он имел сказать. Раббан Саума ушел от короля с обещанием, что, если будет на то воля Божья, Филипп сам поведет армию на избавление Иерусалима. Париж привел монгольского посла в восторг. Особенно его впечатлил университет, который тогда находился в зените своей средневековой славы. Король самолично проводил его по часовне Сент-Шапель и показал святые реликвии, привезенные Людовиком Святым из Константинополя. Когда Раббан Саума покидал Париж, король назначил послом Гоберта д’Эльвиля, который должен был вместе с ним вернуться к ильхану и подробно обсудить будущий альянс.

Затем Раббана Сауму принял у себя английский король Эдуард I, который тогда находился в Бордо, столице его французских владений. У Эдуарда, который и сам сражался на Востоке, и давно уже выступал за союз с монголами, посол нашел разумный и практичный ответ на свои предложения. Король показался ему самым способным из государственных мужей, встреченных им на Западе, и ему особенно польстило то, что его попросили отслужить мессу для английских придворных. Но когда дело дошло до обсуждения конкретных планов, Эдуард стал вилять. Ни он, ни король Филипп не могли точно сказать, когда будут готовы выступить в крестовый поход. Раббан Саума вернулся в Рим в некоторой тревоге. Он задержался в Генуе на Рождество, и там ему довелось встретиться с кардиналом — легатом епархии Фраскати Джованни и поведать ему о своих опасениях. Мамлюки в то время готовились расправиться с последними христианскими государствами в Сирии, и никто на Западе не воспринимал эту угрозу всерьез.

В феврале 1288 года папой избрали Николая IV, и одним из своих первых дел он положил принять монгольского посла. Между ними сложились прекрасные личные отношения. Раббан Саума обращался к папе как к главному епископу христианства, а Николай послал свое благословение несторианскому католикосу и признал его патриархом Востока. На Страстной седмице посол отслужил мессу перед кардиналами и получил причастие из рук самого понтифика. Он уехал из Рима вместе с Гобером д’Эльвилем в конце весны 1288 года, нагруженный дарами для ильхана и католикоса, в основном святыми реликвиями, и письмами к ним обоим, а также к двум принцессам-христианкам при дворе и сиро-яковитскому епископу Тебриза Денису. Правда, письма были составлены несколько расплывчато. Папа не мог обещать конкретных шагов в конкретные сроки.

В самом деле, как понял позднее Раббан Саума, у королей Запада были свои заботы. Зловещий призрак Карла Анжуйского и старинная мстительность пап встали преградой на пути любого крестового похода. Папа отдал Сицилию анжуйцам, и теперь, когда сицилийцы обернулись против анжуйцев, соображения престижа требовали и от курии, и от Франции отвоевать остров в противоборстве с двумя великими морскими державами Средиземноморья — Генуэзской республикой и Арагонским королевством. Пока сицилийский вопрос не решен, Николай и Филипп не были готовы думать о крестовом походе. Король Англии Эдуард предвидел опасность и в 1286 году сумел организовать перемирие между Францией и Арагоном, но это было шаткое перемирие, пока продолжались бои в Италии и на море. Кроме того, у Эдуарда были свои проблемы. Возможно, он и мечтал спасать Святую землю, но считал более настоятельной необходимостью покорить Уэльс и попытаться завоевать Шотландию. После смерти шотландского короля Александра III взгляд Эдуарда был прикован к северу, так как он рассчитывал контролировать соседнее королевство через его малолетнюю наследницу Маргариту, Норвежскую Деву. Востоку придется подождать. В довершение всего и общественные настроения отнюдь не побуждали монархов к активным действиям. Как показали изыскания папы Григория X, крестоносный дух совсем сошел на нет.

Аргун не хотел поверить, что христиане Запада со всеми их набожными заверениями в преданности делу освобождения Святой земли могут выказывать такое безразличие к ее участи, когда она висит на волоске. Он встретил Раббана Сауму с превеликими почестями и радушно принял Гобера д’Эльвиля. Но он не хотел слышать расплывчатых отговорок, которые только и мог дать ему Гобер. Сразу же после Пасхи 1289 года ильхан направил второго посла, генуэзца по имени Бускарелло де Гизольфи, который давно уже обосновался на его земле, с посланиями папе и королям Франции и Англии. Письмо к Филиппу дошло до наших дней. Оно написано на монгольском языке уйгурскими буквами. От имени великого хана Хубилая Аргун объявляет королю Франции, что с Божьей помощью намеревается выступить в Сирию в последний месяц зимы года пантеры, то есть в январе 1291 года, и прибыть к Дамаску примерно в середине первого месяца весны, то есть в феврале. Если король пришлет ему помощь и монголы возьмут Иерусалим, город отдадут Франции. Если же он не пожелает помочь, вся кампания пойдет прахом. В письме есть приписка от Бускарелло на французском языке, где он рассыпает дипломатичные комплименты королю и добавляет, что Аргун приведет с собой христианских царей Грузии и двадцать или тридцать тысяч всадников и гарантирует европейским войскам полное снабжение. Аналогичное письмо, ныне утерянное, наверняка было отослано королю Эдуарду, а папа приложил к нему записку со своими рекомендациями и увещаниями. Ответ Филиппа до нас не дошел, но ответ Эдуарда мы еще можем прочитать. Он поздравляет ильхана с богоугодным почином и расточает похвалы, однако ничего не говорит о фактических сроках и не дает никаких обещаний. Он всего лишь отсылает ильхана к папе, который мало что мог поделать без содействия обоих королей. Между тем некий франк, чье имя нам неизвестно, опубликовал трактат о том, что было бы легко высадить европейское войско у Айяса в Армении, чей король готов всячески сотрудничать с крестоносцами, а оттуда двинуться на соединение с монголами. Его советов никто не заметил. Несмотря на то что Бускарелло вернулся без каких-либо обещаний, Аргун снова послал его с миссией вместе с двумя монголами-христианами Андреем Заганом и Сабадином. Сначала они прибыли в Рим, где их принял папа Николай, а затем отправились к королю Англии со срочным посланием от папы, который, как видно, считал участие Эдуарда в крестовом походе более вероятным, чем участие короля Филиппа. До Англии они добрались в начале 1291 года. Но Норвежская Дева умерла в предыдущем году, и Эдуарда полностью занимали шотландские дела. Посланцы в унынии вернулись в Рим, где оставались все лето. Но к тому времени было уже слишком поздно. Участь Утремера была решена, а ильхан Аргун отошел в мир иной.

Если бы Запад заключил союз с монголами и честно выполнил договор, Утремер бы почти наверняка не погиб. Совместные силы если бы и не стерли мамлюков с лица земли, то нанесли бы им сокрушительный удар, а персидское ильханство сохранилось бы как держава, дружественная христианам и Западу. Но все сложилось иначе, и империя мамлюков просуществовала еще почти триста лет, и в течение четырех лет после смерти Аргуна монголы Персии перешли на сторону ислама. Из-за равнодушия Запада проиграли не только франки Утремера, но и несчастные христиане восточного толка. И это равнодушие в первую очередь объяснялось сицилийской войной, которая сама по себе стала результатом обид Папской курии и имперских амбиций Франции.