— Амос выдал казну, — констатировал воевода. — Не сдюжил, паря.

Прохору дали время подумать, до вечера. А пока долговязый Бартоломео отдал приказ строить помост и притащить большой котел в котором раньше готовили еду для невольников. Его наполнили водой, и натащили дров, но огня не разжигали.

— Спаси и помилуй, господи, — вот и вся реакция воеводы на это.

Андрей попробовал расспросить воеводу, но сторожа принялась их избивать. Князь надолго замолчал, молчал и воевода.

Ближе к вечеру, притащили избитого Амоса, засунули в котел и разожгли дрова.

— Суки, — сквозь зубы прокомментировал Кузьма, за что тут же схлопотал по зубам.

— Ужо попляшите у меня, — пообещал Кузьма.

В урочный час, наспех сколоченные щиты, закрывавшие помост и пленников от усадьбы повалили.

Вода в котле быстро нагревалась, Амос даже кричать не мог, так измучен был новгородец зверскими пытками.

Прохор согласился выплатит окуп за князя, но только завтра к вечеру. Значит на что-то надеятся.

Амоса сварили живьем. Прохор отреагировал соответственно. Со стены в сторону фрязинов кинули отрубленные головы лазутчиков и еще двоих невольников.

— Слышь, лысый! — громко крикнул Прохор, — еще кого живота лишишь, я тебе таких поминков много пришлю! А от своих слов я не отказываюсь, окуп дам тебе, как уговорились!

— Сейчас! Ты дашь злато сейчас, — не согласился долговязый. Его помощник сделал не приличный жест, понятный любому из-за своего международного содержания.

В ответ со стены прилетела стрела, но упала за десяток саженей и чуть левее — отнесло ветром. Фрязин расхрабрился, повернулся задом, приспуская шоссы. Прикольные штанишки, разноцветные. В общем показал храбрец Прошке свою жопу. Стоял нагнувшись, виляя тощим задом под смех всех собравшихся.

Вилял он не долго, срезень вонзился в вихляющую задницу, как ястреб в голубку. Фрязин заорал благим матом, поминая деву Марию, дьявола и еще чью-то мать. Ухватился за древко, выдергивая стрелу, но в руках у него осталось только древко, наконечник остался глубоко в заднице. Кровь хлестала, словно свинью резали.

Долговязый сделал шаг влево, собираясь убраться из под обстрела. Расстояние для прицельного выстрела очень велико, но ведь попали же! Чем черт не шутит. Черт и не шутил. Вторая стрелка, бронебойная, пробила латы долговязого в слабом месте и вонзилась между шеей и плечом, нанеся серьезную рану. Фрязин упал с помоста, сбряцав грудой железа.

— Гришка с Третьяком, молодцы! — кривясь от боли, похвалил парней воевода.

— Ну все, опять мучить начнут, сделал предположение Булат.

— Тебя то не трогают, — проворчал Кузьма.

— Я наговор знаю, — поделился секретом Булат.

И ведь верно, не трогали татарина фрязины, даже пытку ремешком ему не учинили, как будто и не было с ними татарина. Мистика.

— Кажи, — попросил воевода, Кузьма скосил взгляд на Булата, ожидая услышать заветные слова.

— Брехня это все, — сделал заключение Андрей. — Голимое шаманство.

— Мне шаман открыл тайные слова, — согласился с государем Булат, очень древний старик, еще молодого Узбека помнил.

— Чо за перец? — поинтересовался князь.

— Азбяк по вашему, — ответил Булат, знакомый со сленгом князя.

— Аааа, тогда да, оно конечно, — согласился Андрей, смутно представляя, кто такой Узбек-Азбяк. — А что раньше молчал?

— Так не спрашивали, — ответил татарин.

— Да, действительно, — согласился Андрей, усмехаясь.

— Выберемся, я этих сук на кол посажу, — пообещал воевода.

— Сучку мне оставь, я ее сам порешу, — заявил Андрей, вспомнив, что сотворила с парнем итальянка.

— То дело! — Кузьма обрадовался решению князя.

Ну, дают мужики. Одной ногой в могиле стоят, а планы мести вынашивают.

На пленников больше никто не обращал внимания, даже специально выделенная для присмотра за ними сторожа увлеченно пялилась только на раненного господина. Потерявшего сознание Бартоломео бережно унесли в шатер Андрея, и там освободили от доспехов. Осторожно вырезали стрелу и наложили повязку. Судя по тому, какая ругань неслась из шатра, долговязый очухался, но ненадолго. Сквернословие быстро прекратилось, он вновь от боли потерял сознание.

Вечер и ночь для Андрея и его товарищей по несчастью прошли относительно спокойно, пленников даже не мучили, но и не напоили. Не до них было. Ранение долговязого естественно внесло разлад в стане врага. Любящая племянница воодушевилась, число ее сторонников росло ежечасно. К утру, можно предположить, власть сменится. Даже и так, Андрею было все равно. Еще одного дня пыток он не выдержит, если не умрет, то сойдет с ума от боли точно.

После полуночи лагерь все еще не спал. Вороги шастали туда-сюда, но постепенно в их передвижениях стала просматриваться некая системность. Причем, туда они стремительно летели, а обратно еле ползли. Специфический запашок не заставил себя долго ждать, ветерок принес ужасную вонь, и чем больше людей бегало просраться, тем сильнее становился запах.

А с первыми лучами солнца на лагерь неожиданно напали. Сотни стрел разом поднялись в воздух и пернатыми хищниками впились в свои ничего не подозревающие жертвы. Сторожа, караулившая пленников, погибла моментально. Фрязину, снявшему обычный барбют, для того чтобы перекусить, стрела снесла половину головы, раздробив лобную кость на мелкие частички, он медленно завалился на спину, продолжая крепко сжимать в руке баранью кость.

За крепкими щитами, защищавшими пристань от обстрела со стороны усадьбы, раздался громкий шум. Дубовые доски трещали под мощными ударами секир и топоров. Первым в проделанный пролом ворвался урман. Данила метнулся в сторону пленников, на бегу перепрыгивая через костер. От шатра к пленникам спешили враги. Один, в синих штанишках и растоптанных башмаках, вооруженный коротким копьем, спешил к ним явно с не хорошими намерениями, а второй, в темно-зеленой куртке метнулся наперерез урману. Данила на ходу метнул свою страшную секиру. Железные пластинки, нажитые на матерчатую куртку, брызнули в разные стороны, а два десятка проклеенной ткани не смогли остановить проникновения лезвия секиры в грудную клетку фряга, что имело для него фатальные последствия. Урман уклонился от колющего удара в живот, вонзив большие пальцы в глазницы фряга. Нечеловеческий вопль ослепленного слился с другими звуками маленькой битвы. Данило с остервенением сдавливал пальцы, пока фряг не опустился на колени. От страшной боли, он забыл, что в его руке меч, разжав пальцы, фрязин судорожно ухватился за запястья урмана, пытаясь оторвать руки Данилы от своего лица. Отпустив фрязина, урман наклонился, подобрать валяющийся меч, потоп пинком в голову, свалил ослепленного на землю.

Мимо урмана пробежали Прохор и еще трое воинов. Они не обращая внимания на пленников, забежали за столбы и остановились. К пленникам подоспел Ахмет с молодым татарином, они перерезали путы, освобождая государя.