что Фабио д’Асколи женится снова, с той же уверенностью, с какой говорила об этом Бриджида восемь месяцев назад.

В обоих случаях слухи оказались правдивыми, хотя это бывает нечасто. Из дворца Мелани были разосланы приглашения, а Фабио вернулся из заграничного путешествия в свой дом на берегу Арно.

Во время подготовки к маскараду маркиз Мелани показал, что намерен не просто оправдать, но и укрепить свою репутацию чудака. Для своих ближайших друзей он изобрел самые экстравагантные костюмы; придумал диковинные танцы, которые должны были исполнить на балу в назначенное время приглашенные из Флоренции буффоны. Сочинил игрушечную симфонию, в которую входили соло на всех до единой звуковых игрушках, какие только изготавливались тогда для детских забав. Уверившись таким образом, что праздник точно не пойдет по наезженной колее, маркиз решил выказать бесспорную оригинальность и в отборе тех, кто будет прислуживать собравшимся. Люди его круга в подобных случаях обычно привлекали своих и нанятых лакеев, однако маркиз решил, что прислуживать на балу будут исключительно молодые женщины: велел отделать две комнаты во дворце под аркадские беседки и поместить туда всех красивейших девушек Пизы, дабы они, в соответствии с ложноклассической модой той эпохи наряженные пастушками времен Вергилия, угощали гостей напитками и закусками.

У этой блистательной новаторской идеи был лишь один недостаток: ее оказалось трудно воплотить. Маркиз прямо и без обиняков заявил, что следует привлечь к делу не менее тридцати пастушек, по пятнадцать на каждую беседку. Если бы от девушек-прислужниц требовалась только лишь красота, в Пизе можно было бы без труда сыскать и вдвое больше. Однако из соображений сохранности золотой и серебряной посуды маркиза было совершенно необходимо, чтобы пастушки, помимо миловидности, обладали еще и самыми надежными рекомендациями с точки зрения честности. Как ни огорчительно, но последняя добродетель оказалась большой редкостью и у девиц, готовых взяться за эту работу во дворце, практически отсутствовала. Шли дни за днями, а дворецкий маркиза лишь убеждался, насколько трудно набрать нужное число достойных доверия красавиц. В итоге он был вынужден опустить руки и примерно за неделю до бала явился к хозяину с постыдным признанием, что все средства у него исчерпаны. Общее число прекрасных пастушек, которых ему удалось привлечь, с прекрасными рекомендациями, составило всего двадцать три.

— Глупости! — вскричал маркиз в досаде, выслушав признание дворецкого. — Я велел вам найти тридцать девушек — значит, тридцать! Что толку качать головой, когда уже все платья заказаны? Тридцать туник, тридцать веночков, тридцать пар сандалий и шелковых чулок, тридцать пастушьих посохов — слышите, негодяй?! А вы имеете дерзость предлагать только двадцать три пары рук, чтобы держать их! Ни слова больше! Не желаю слышать больше ни слова! Добудьте мне тридцать девушек, или лишитесь места! — Эту страшную угрозу маркиз прокричал громовым голосом и безапелляционно указал на дверь.

Дворецкий хорошо знал своего хозяина и не стал перечить. Взял шляпу и трость и отправился на розыски. Нечего было и думать заново пересматривать отвергнутых кандидаток — они были безнадежны. Оставался лишь один выход — обратиться ко всем знакомым в Пизе, чьи дочери находились где-нибудь в услужении, и посмотреть, не помогут ли подкуп и лесть.

После целого дня, потраченного на уговоры, посулы и терпеливое улаживание бесчисленных осложнений, итогом стараний дворецкого стало приобретение еще шести пастушек. Это позволило доблестно повысить общее число с двадцати трех до целых двадцати девяти — и в результате у дворецкого осталась лишь одна забота: где раздобыть пастушку номер тридцать?

Этот животрепещущий вопрос и задавал он себе, входя в темный переулок по соседству с Кампо-Санто по пути домой во дворец Мелани. Не спеша шагая посреди мостовой и обмахиваясь носовым платком после утомительного дня, он прошел мимо девушки, стоявшей на пороге одного из домов и, как видно, поджидавшей кого-то, прежде чем войти.

— Вакхово тело! — воскликнул дворецкий (прибегнув к древнему языческому выражению из тех, которые в ходу в Италии и сегодня). — Да я в жизни не видел такой хорошенькой девушки! Вот бы она стала пастушкой номер тридцать — тогда я с легким сердцем отправился бы домой ужинать. Надо спросить ее наудачу. От расспросов я точно не обеднею, а может быть, и окажусь в прибытке. Постойте, душенька, — продолжил он, поскольку при его приближении девушка собралась было скрыться в доме. — Не бойтесь меня. Я дворецкий маркиза Мелани и пользуюсь в Пизе репутацией человека исключительно порядочного. У меня есть к вам предложение, которое может оказаться вам крайне выгодным. Не удивляйтесь: я прямо перейду к делу. Не хотите немного заработать? Разумеется, честно. Вид у вас, дитя мое, не самый богатый.

— Я очень бедна и отчаянно нуждаюсь в честном заработке, — печально отвечала девушка.

— Тогда мы с вами прекрасно подходим друг другу — поскольку у меня есть для вас приятнейшая работа и много денег, чтобы заплатить за нее. Но прежде чем мы перейдем к дальнейшему обсуждению, прошу вас, расскажите мне немного о себе: кто вы и так далее. Кто я такой, вам уже известно.

— Я просто бедная работница, меня зовут Нанина. Больше мне нечего о себе рассказать, синьор.

— Вы живете в Пизе постоянно?

— Да, синьор, то есть раньше жила. Потом на некоторое время уехала. Пробыла год во Флоренции, зарабатывала шитьем.

— Совсем одна?

— Нет, синьор, с младшей сестрой. Я поджидала ее, когда вы подошли ко мне.

— Вы когда-нибудь занимались чем-то, кроме шитья? Не были в услужении?

— Была, синьор. Последние восемь месяцев я проработала горничной при одной даме во Флоренции, а моей сестре позволяли помогать в детской, ей уже одиннадцать, синьор, и она умеет много полезного.

— Почему же вы оставили это место?

— Эта дама с семейством переехала в Рим, синьор. Они хотели и меня забрать с собой, но сестру взять не могли. Мы с ней одни на целом свете и ни за что не разлучились бы — и никогда не разлучимся, — поэтому я была вынуждена уволиться.

— И вот вы вернулись в Пизу — и вам, полагаю, нечем заняться?

— Пока нечем, синьор. Мы вернулись только вчера.

— Только вчера! Должен сказать, вам повезло, что вы повстречались со мной. Надеюсь, у вас в городе найдется кто-то, кто сможет поручиться за ваше благонравие?

— Хозяйка этого дома могла бы, синьор.

— Скажите же, как ее зовут?

— Марта Ангризани, синьор.

— Как! Знаменитая сиделка? Дитя мое, лучше рекомендации и не найти! Помнится, я звал ее во дворец Мелани, когда у маркиза в последний раз случился приступ подагры, но я и не знал, что она сдает комнаты