– И долго ждать? – чуть не плача спросила Немилушка.

– Дня три, не меньше, пока брат царя сюда не явится, – глухо донеслось из-за двери. – Ты… прости, но мне нельзя с тобой разговаривать, батюшка строго-настрого запретил.

– Подожди, не уходи!

– Да я никуда не иду, мне повелено тут сидеть, – проворчала Нелюба и начала жаловаться. – Шить темно и неудобно, а мне ещё весь день сидеть!

– Нелюбушка, а что со ставнями случилось, почему они не открываются?

Та в ответ фыркнула:

– Заколотил их батюшка, пока ты спала. Ещё ночью это было! Мы переживали, что ты проснёшься, но он быстро и тихо управился. Молодец наш батюшка, руки у него золотые!

– Согласна я с тобою, сестрица! – поддакнула Немила, и пока та не успела уйти с готовой в шитьё, решила прояснить ещё кое-что. – Нелюбушка, скажи, да всю правду доложи: как наш царь-батюшка поживает, жив он, здоров? Почему ты сказала: «брат едет»? У нашего царя же нет никакого брата?

Несколько мгновений за дверью царила такая тишина, что Немила боялась дышать.

– Царь-батюшка умер, – шепнула Нелюба. – На троне Пётр восседает, а сюда Василий. Ты не бойся, тебя просто допросить хотят. Может, ты вообще ничего не знаешь…

Нелюба прервалась. Внизу затрещала лестница. Кто-то – точнее, Злоба, кто же это мог быть ещё – видно, собирался подняться, но передумал. Однако, Нелюба снова стала молчалива и больше не заговаривала с сестрой ни в этот день, ни в два последующих дня.

И как ни упрашивала Немила, как ни билась, как ни требовала встречи с батюшкой, из светлицы её так и не выпустили. Она вновь стала узницей. И батюшка ни разу не явился её навестить, хотя она была уверена, что не раз слышала его шаги в сенях.

***

– Клубочек, а, клубочек, вызволи меня отсюда и приведи к дочуркам. Клубочек? Они уже далеко, верно? Выпустят меня или нет, а не догнать их уже. Или догнать? Неужели мне никогда больше не видать ни Радости, ни Грусти? Клубочек, почему ты не можешь снять с двери замок? Или прорубить дыру в стене? Почему ты не летаешь? А я же просила Ягу дать мне шапку-невидимку! Но ничего, мы с тобой ещё поборемся за свободу. А может… а что, если Яга не хотела, чтобы я шла с ними? Ну, по крайней мере они детишек моих не обидят. И всё-таки, клубочек, давай ты постараешься меня отсюда вызволить?

Немила упрашивала клубок лениво и вяло, временами снисходя до односторонних препирательств и гнева.

– Ох, клубочек, видеть тебя не могу! – она кинула его в окно, а когда тот отскочил и укатился в пыльный угол, даже не стала утруждать себя и поднимать его.

Два дня и три ночи Немила провела взаперти, из которых большую часть лежала в постели.

Первый день она вела себя смирно до самого вечера, пока не принесли ужин. Мимо Злобы прошмыгнуть было мало шансов, но она собрала все силы и смогла оттолкнуть сестру в сторону. Ах, если бы за дверью была одна Нелюба! но увы, Немила попалась батюшке, и он, не произнеся ни слова затолкал любимую (!) младшую дочь обратно в светлицу. Нет, не в светлицу, а в самую настоящую темницу.

Очередная ночь была ещё хуже дня. Немила попыталась вынести ставни, чтобы сбежать через окно. Она наделала много шуму, а со в итоге ставнями не сладила. Вдобавок ко всему после всего шума, который она наделала, в светлицу-темницу ворвался разъярённый батюшка, и пока Нелюба со Злобой держали руки-ноги, батюшка от души и до слёз отлупил Немилу, словно малое дитя.

И даже несмотря на все эти несправедливые наказания она продолжала мучить ставни ещё полдня, пока не получила очередную взбучку, теперь уже От Злобы, и не поняла, что всё – конец. Она опоздала. Она не выполнила обещание и не вернулась вовремя.

От расстройства Немила бросила на пол очередной ужин, упала на постель, уткнула лицо в подушку и завыла. В голове её крутились картины, каких теперь вживую никогда не увидеть: избушка, получив долгожданную свободу, весело вышагивает через лес; Яга летит в ступе; детки с Васькой раскачиваются вместе с избушкой и глядят из окна по сторонам; и только железное древо стоит одинокое, всеми покинутое, раскинув свои чёрные ветви ввысь и вширь. Хотя, может, уже и не одинокое, может, смена нашей Яге уже подоспела, и у той, другой, Яги, тоже есть кот, чёрный, как нутро Матери, с глазами жёлтыми, один из которых унаследован от неё же, от Матушки нашей, другой – от Отца нашего.

Представляя себе всё это, Немила не заметила, как уснула, и снова проспала очень долго, потому как это была единственная роскошь, какую она могла себе позволить будучи в плену.

Когда Немила в очередной раз проснулась, то каша с пола была убрана, а на столе стояла канопка молока и маленькая краюшка хлеба. Вот тебе и весь завтрак от заботливой родни, а ведь она ела со вчерашнего утра!

– Нелюба! Вы меня кормить сегодня будете?

К еде Немила продолжала испытывать безразличие, но это не означало, что она позволит обращаться с собой худо.

Из-за двери ей никто не ответил. Немила сочла сей факт странным, тем более, что мгновение спустя она услышала, как скрипит пол и ступени. Кто-то, услышав её, нарочно не ответил.

Да то же батюшка! – поняла Немила, но на этот раз даже не попыталась заговорить с ним. Нет, она была не столько обижена, сколько разочарована. И с грустью подумалось ей, что разочарование было обоюдным. Она вернулась к столу, мрачно пожевала безвкусную булку, запила безвкусным молоком и снова улеглась.

Ей уже не хотелось ни выть, ни стонать, ни орать, а только лежать и тупо пялиться в стену, втайне желая, чтобы все брёвна, из которых состоят изба, рассыпались и придавили её до смерти.

Ровно один раз за весь этот день Немила встала, для того, чтобы сходить по нужде, и для того, чтобы поднять выкинутый клубочек до очередного появления Злобы.

Однако, сегодня Злоба не торопилась нести свою сладко-солёную вечернюю кашу, которую Немила когда-то любила больше всего на свете.

А когда от свечи, которую меняли аккурат к ужину, остались одни чадящие ошмётки, Немила внезапно поняла, что в воздухе пахнет жареным мясом и луком. Она не слышала этого запаха очень давно, но спутать его с каким-либо другим было крайне трудно.

Свеча погасла и светлица окончательно ушла во тьму, когда на улице вдруг стало очень шумно.

Сначала раздалась дробь копыт об дорогу, к ней присоединился повсеместный стук дверей, и удивлённо-одобрительный ропот, и когда топот стих, то ему на замену пришли крики, в которых слышалось радостное, отрепетированно-стройное приветствие.

Немила вскочила с постели и прижалась к щелке между ставнями, однако, не успела ничего толком услышать, потому как гости деревни, кем бы они ни были, не стали задерживаться на пороге, а сразу устремились в дом.

То есть, прямо сюда, в этот самый дом, где живут деревенский староста и его три дочери. Немила почти что видела, как широкая и светлая горница заполняется народом. Скоро все сядут за стол кушать, тогда как она будет сидеть здесь, в темноте, покинутая и забытая, ожидающая своей участи.