– Ты с ума сошел, – проворчал Харрисон. – Контролировать городские власти из притона на Ривер-стрит?

– Так и случится, – невозмутимо заверил монгол. – Я буду нападать, как кобра в темноте. Лишь те, кто мне подчинится, останутся жить. Мэр будет белым, и люди станут думать, что у него есть власть, но на самом деле править буду я, и я останусь невидимым. Таким человеком мог быть и ты, если бы оказался чуть умнее.

Монгол достал крупный предмет, который держал под мышкой. Им оказалась толстая книга с обложкой из эбенового дерева, скрепленная нефритовыми шарнирами. Эрлик-хан пролистнул черные, как ночь, страницы, и Харрисон увидел, что они исписаны багровыми буквами.

– Моя Книга мертвых, – проговорил монгол. – Многие имена из нее вычеркнуты. Еще больше добавлено после моего выздоровления. Некоторые могли бы тебя заинтересовать – например, имена мэра, начальника полиции, окружного прокурора, нескольких членов городского управления.

– После того удара ты, похоже, повредился мозгом, – прорычал Харрисон. – Неужели ты считаешь, что можешь заменить все управление, и тебе это сойдет с рук?

– Не только могу, но и сделаю это. Они умрут каждый по-своему, и мои люди займут их места. Не пройдет и года, как весь город окажется в моих руках, и никто не сможет мне помешать.

Харрисон лежал и наблюдал за странной фигурой, чье лицо было, как всегда, скрыто под капюшоном. От слов монгола детективу стало не по себе, и он уже не сомневался, что Эрлик-хан и в самом деле сошел с ума. Кровавые намерения этого мерзавца, все столь же ужасные, любому вменяемому человеку показались бы чересчур гротескными и невероятными. Но он еще и источал опасность, будто взбесившаяся кобра. Его чудовищный план был обречен на провал, но все равно – в руках монгола находилось слишком много жизней. И Харрисон, на которого город возложил обязанность защищать его от угрозы из Восточного квартала, лежал связанный и бессильный. Кипя от ярости, детектив разразился проклятьями.

– Бурлишь, как всегда, – презрительно усмехнулся Эрлик-хан. – Варвар! Полагаешься на пистолеты и ножи, пытаешься сокрушить империю голыми руками! Безмозглая рука бьет вслепую! Что ж, свой последний удар ты уже нанес. Слышишь, как пахнет рекой? Скоро она унесет тебя с твоими мечтами и стремлениями – все сольется с ее туманом.

– Где мы сейчас? – спросил Харрисон.

– На острове за городом, где начинаются болота. Раньше здесь были склады и фабрика, но теперь все заброшено – город разрастался в другом направлении – и уже двадцать лет превращается в руины. Я выкупил весь остров через одного из агентов и вот – восстанавливаю себе старый особняк, который находился здесь до того, как появилась фабрика. И никто об этом не знает, потому что работают здесь только мои люди, а посторонние на остров не заходят. С реки дома не видно – он скрыт за ветхими складами. Тебя сюда доставили на моторной лодке, которая стояла на сгнившем причале за притоном Шань Яня. Еще одна скоро привезет моих людей, которых я послал разделаться с Джоан Ла Тур.

– Полагаю, им там нелегко придется, – заметил детектив.

– Не переживай. Я знаю, что она позвала этого волка, Хода-хана. Моим людям действительно не удалось убить его по пути к ней, но, я думаю, встретиться с Клеком ты решил, потому что не слишком-то верил афганцу. Я ожидал, что ты все же останешься с девчонкой и попытаешься защитить ее сам.

Где-то внизу прозвучал гонг. Эрлик-хан не дрогнул, но поднял голову с явным удивлением. Он закрыл Черную книгу.

– Что ж, я потратил на тебя уже достаточно времени, – проговорил он. – Один раз я уже прощался с тобой в одном из моих подземелий. Тогда тебя спас сумасшедший друз, но сейчас ничто не расстроит моих планов. Из всех людей в доме есть только монголы, и они не знают иного закона, кроме моей воли. Я ухожу, но ты не останешься одинок. Один из моих людей скоро придет за тобой.

И с низким, пробирающим до дрожи смехом призрачная фигура исчезла за дверью. Затем снаружи щелкнул замок и воцарилась тишина.

Вдруг ее нарушил сдавленный крик. Он донесся откуда-то снизу и повторился еще с полдюжины раз. По телу Харрисона пробежала дрожь. Любой, кому доводилось бывать в психиатрических лечебницах, всегда мог узнать этот звук. То были крики сумасшедшей женщины. Когда они стихли, тишина показалась еще более угрожающей и гнетущей.

Харрисон разразился бранью, чтобы успокоиться, и в люке снова появилась ухмыляющаяся голова монгола в бархатной шапочке.

– Скалься, обезьяна желтозадая! – проревел Харрисон, натягивая свои веревки так сильно, что у него застучало в висках. – Если бы я мог разорвать эти веревки, я бы эту ухмылку тебе так подправил, чтоб она через затылок вылезла… – и он принялся подробно разбирать родословную монгола, особенно заостряясь на наиболее предосудительных моментах.

В середине своей шумной тирады Стив заметил, что обращенная к нему ухмылка резко сменилась гримасой испуга. Голова в люке исчезла, и снаружи раздался звук, похожий на удар мясницкого топора. Затем в люк заглянуло другое лицо – с растрепанной бородой и горящими, налитыми кровью глазами. Голова этого человека была увенчана сбившимся тюрбаном.

– Сахиб! – прошипел появившийся.

– Хода-хан! – вскрикнул детектив, вмиг оживившись. – Какого дьявола ты здесь делаешь?

– Тихо! – пробормотал афганец. – Проклятые услышат!

Пробросив в люк свободный конец веревочной лестницы, он живо спустился в комнату и, коснувшись пола босыми ногами, не издал ни малейшего шума. Свой длинный кинжал афганец держал в зубах – с его кончика капала кровь.

Сев на корточки рядом с детективом, Хода-хан освободил его такими резкими взмахами кинжала, что они грозили снять плоть с запястий не хуже, чем впившиеся в них веревки. Афганец едва владел собой от возбуждения, а его зубы, обрамленные густой черной бородой, сверкали, словно волчьи клыки.

Харрисон сел и потер опухшие запястья.

– Где Джоан? Говори быстрее, где?

– Здесь! В этом проклятом логове!

– Но…

– Это она кричала несколько минут назад, – перебил его афганец, и у Харрисона от чудовищного предчувствия по коже вновь забегали мурашки.

– Но то кричала сумасшедшая! – почти шепотом проговорил он.

– Сахиба теперь и есть сумасшедшая, – с горечью произнес Хода-хан. – Выслушайте, сахиб, а затем судите, лежит ли вина за это на мне.

После того как вы ушли, проклятые спустили с крыши человека на веревке. Я зарезал сначала его, а потом еще троих, которые пытались взломать двери. Но когда я вернулся к сахибе, она меня не узнала. Она стала убегать от меня по улице, но другие дьяволы, должно быть, таились где-то неподалеку, потому что, когда она бежала по тротуару, из тумана появился большой автомобиль и оттуда к ней высунулся монгол. Он затянул ее в машину, вырвав прямо у меня из рук. Я успел разглядеть его проклятое желтое лицо в свете фонаря.

Я понимал, что ей было лучше погибнуть от пули, чем угодить к ним, поэтому расстрелял все патроны вслед машине, но она унеслась, как Шайтан Проклятый от лица Аллаха, и я даже не знаю, сумел ли в нее попасть. Тогда я изорвал на себе всю одежду и проклял день, когда родился на свет, ведь преследовать их пешком я не мог. И вдруг Аллах возжелал, чтобы на улице появилась еще одна машина. За рулем был молодой человек в вечернем костюме – он явно возвращался после кутежа. Его охватило любопытство, и он затормозил у тротуара, чтобы увидеть мою печаль.