Безупречно чистые лучи одновременно вырвались из семи вершин и пронзили шторм со всех сторон. Почуяв их касание, смерч взревел. Изрыгая пламя, воронка извивалась и металась, пытаясь укрыться от потоков света, но они неумолимо преследовали добычу, с каждой секундой рассеивая жар бури холодным презрением и прижигая оскверненную скалу под ней.

Кварин безразлично наблюдала за ритуалом сдерживания. Ее душа, слишком старая, оторванная от реального мира, уже не чувствовала ничего, кроме простого одобрения. Она знала, что вскоре последует за сестрами в небытие, но уже подготовила все необходимое, чтобы их бдение продолжили другие. Планета будет гореть, но Кольцо выживет.

Пока стоят шпили, кошмар под ними не вырвется на свет.

Белые лучи моргнули и угасли. Потусторонний хор умолк. Огненный шторм исчез, а с ним – гора, срезанная у середины. Сохранилось только ее подножие, ровная плита дымящегося обсидиана. В такой катастрофе не мог уцелеть никто.

– Вот теперь все, – устало произнес Афанасий.

– Что это за чародейство? – выдохнул воин, нависавший над мальчиком.

Большинство собратьев великана произнесли бы подобную фразу с ненавистью, но в его голосе слышалось восхищение.

– Конец и начало, – ответил паренек. – Капитан… ты кое-что ищешь. Вот почему ты здесь. Вот зачем вернулся в Свечной Мир.

– Тогда скажи мне, Афанасий Умелец, что я ищу?

– Ответ. – Мальчик нахмурился, стараясь разобраться в подсказках своей интуиции. – Причем идеальный.

– И у тебя он есть?

– Нет… но я знаю, что ответ… где-то тут.

Наконец он обернулся к незнакомцу – вернее, отлично знакомому ему воину, поскольку лицо сияющего великана возникало еще в самых ранних воспоминаниях Афанасия. Они изначально не могли избежать момента своей встречи, а значит, и всех триумфов и страданий, что обязательно последуют за ней.

С точно такой же неизбежностью мальчик, который никогда не был ребенком, отыскал самые нужные в тот миг слова.

– Мы воспарим на пылающих крыльях, капитан! – поклялся он.

И предопределил их судьбу.

Проскрежетав измученными шестернями, Теневой Планетарий изрыгнул женщину, что застряла в его нутре, словно кусочек чего-то неудобоваримого. Вертясь, она помчалась прочь от кружащихся призм и врезалась в стену из сплошного стекла. От удара воительница отлетела назад и рухнула на спину. Столкновение оглушило ее, несмотря на доспех.

– Умеренность – мой самый праведный щит, – прохрипела женщина, из последних сил удерживаясь от потери сознания. – Смирение – моя сама верная броня.

Она повторяла священные строки, пока не осознала их смысл. Следом воительница вспомнила о родном ордене. Казалось, прошли часы, пока в памяти всплыло и ее собственное имя.

– Я жива, – прошептала Чиноа Аокихара, пораженная немыслимостью такого исхода. – По милости Его, – преданно добавила старшая целестинка.

Сестра лежала под бронзовым куполом в круглом помещении со стеклянными стенами. В зал струился багряный свет, словно на небе господствовало Проклятие.

Возможно, теперь так будет всегда.

Застонав, Чиноа неуклюже поднялась на колени, потом на ноги. Ее силовой ранец исчез, а с ним – энергия, питавшая доспех. Без нее броня висела на Аокихаре тяжким грузом и медленно отзывалась на движения хозяйки. Когда латы исчерпают резервный запас, они станут бесполезным и даже вредным бременем. Штормболтер тоже пропал где-то в круговерти, выплюнувшей сестру, однако она не утратила присутствия духа.

– Бог-Император спас меня ради некоей задачи! – провозгласила Чиноа. Иного она и вообразить не могла.

Обернувшись, Аокихара увидела в центре помещения огромную светосферу со множеством граней, покрытых вытравленными строчками священных псалмов. Осознание пришло к ней медленно, как узник на эшафот.

Целестинка находилась в фонарной башенке одной из барж типа «Всепрощение», высоко над верхней палубой. Как она здесь оказалась? Нет… в подобных обстоятельствах вопрос звучал глупо. Значение сейчас имело только «почему?».

В дальнем конце отсека находился металлический люк, но он пока что мог подождать. Заставляя онемелые сочленения брони двигаться, Чиноа подошла к ближайшей из прозрачных стен и оглядела адский пейзаж снаружи.

Из-под башенки вытягивался темный клин судна. Его уставленную горгульями палубу окутывал пар – корабль двигался вперед, взбивая вязкую лаву. Немыслимо, но корпус баржи не плавился, а деревянные надстройки не загорались.

– Благословлены будь обереги веры, – рьяно проговорила целестинка, – ибо Свет Его…

Она умолкла, поскольку узнала судно и поняла все до конца. Этот корабль от жара преисподней спасала не вера, а родство с потусторонним. Закрыв глаза, сестра ударила латной перчаткой по стеклу с такой силой, что оно потрескалось.

Аокихара попала на борт «Крови Деметра».

Итак, путник, ты прошел по диковинному следу до самого конца и отыскал меня. Несомненно, теперь тебе хочется услышать ответы, хоть я и предупреждал, что ждать их не стоит – по крайней мере, однозначных или окончательных. Но раз уж ты проявил такую настойчивость в своих поисках… возможно, перед расставанием я обязан поделиться с тобой парочкой финальных рассуждений.

Во-первых, знай, что история эта правдива – во всяком случае, не менее правдива, чем любая ложь вокруг нас. В тонкой оболочке бытия, сотканной из мимолетных предположений (мы называем ее «реальностью»), все и вся основано на твоей убежденности в собственных взглядах, и неважно, основываешь ты ее на вере или здравомыслии. Поверь во что-нибудь достаточно истово, и ты превратишь это в свою истину. Проповедуй ее достаточно страстно, чтобы переубедить других, и она станет их истиной. Вовлеки в реакцию критическую массу умов, и твоя истина преобразится в… Истину с большой буквы. И вот тогда она проснется и начнет перекраивать мир по своему образу и подобию. И лишь тогда ты поймешь, что с самого начала был не грезящим мечтателем, а просто очередной грезой в грозовом вихре возможностей.

Такова природа Хаоса.

В общем, для тебя есть нечто вроде ответа. Чем настойчивее мы пытаемся разобраться в нашем мире, тем яростнее он отбивается и старается разобрать нас. На атомы. Имматериум – основа всего сущего, и он слишком изменчив для констант и абсолютных понятий. По сути, варп ненавидит их всеми изначальными фибрами своего бездушия. И не забывай, что сильнее всего эфир распаляют необузданные эмоции. Что бы ни разжигало в тебе пыл – стремление к знаниям, справедливости, искуплению, наслаждениям или старому доброму выживанию, – Хаос отыщет способ извратить и искорежить твою страсть в нечто чудовищное.

Теперь-то ты видишь? Понимаешь, какой рок постиг твоих спутников? Ольбер Ведас мечтал покорить судьбу, но стал ее рабом. Иона Тайт из мстителя превратился в разрушителя, когда его последние надежды рассыпались прахом. Асената Гиад, святая грешница, соблазнилась раскаянием и едва не раскаялась в вере. И наконец, Толанд Фейзт, исковерканный великан, так привык выживать, что не сумел вовремя остановиться. Все самые могучие души достигли одержимости собственными грезами, тогда как менее сильные или просто более здравомыслящие были сметены вихрями.