Начало съемок

Дальнейшее повествование, возможно, покажется некоторым читателям слишком технологичным. Но я должен рассказать, как снимали этот фильм, какие использовались методы, как выстраивали и декорировали кадры, разводили мизансцены, как шла работа с актерами. Я один из последних участников съемок, который помнит и может рассказать эти подробности и детали, не фантазируя и не придумывая.

О съемках я буду рассказывать по порядку, как мы снимали, а не так, как это зафиксировано в монтаже фильма.

Тарковский решил снимать натуру с момента, когда герои фильма, избавившись от дрезины и удивившись разбитым танкам, бронетранспортерам и машинам, отправились пешком в «Зону». Для Андрея Арсеньевича «Зона» была главным, остальные объекты, он считал, можно снять позже, в крайнем случае даже не в Таллине. Пребывание в «Зоне» он хотел снимать строго последовательно, с подхода героев к электростанции.

* Александр Боим: Мы вовремя закончили все, что Андрей хотел декорировать, и начались съемки.

18 мая. Письмо АН — БН: Материал для Тарковского передал с Солоницыным. Если все в порядке, съемки ведутся уже третий день.

19 мая. Снимать начали на пару дней позже, чем планировалось. Три дня заняли декорирование съемочной площадки, разведение мизансцен и долгие репетиции. Перед заброшенной электростанцией на поляне, через которую они шли, находились останки трансформаторной подстанции. Тарковскому этот развал показался «в чем-то много, в чем-то мало», и мы убрали оттуда большую часть энергетических агрегатов, но добавили несколько причудливых железок. Разруха стала более лаконичной и выразительной.

Еще в Москве Тарковский присмотрел черный рюкзак для профессора. Для Сталкера он выбрал брезентовую сумку от противогаза. Андрей Арсеньевич достал из кармана гайку и бинт в упаковке. Отмотав сантиметров семьдесят, он быстро и ловко продел бинт сквозь гайку: «Вот это Сталкер будет бросать вперед, прокладывая путь. В сумке у него должно быть штук пятьдесят таких гаек». Белизна чистого бинта резанула мне глаз. «Бинты подфактурить?» — спросил я. «Да-да», — сказал Тарковский. Я намочил их в не очень крепком чае и снова показал режиссеру. Он их одобрил. Гайки я добыл в таллинских железнодорожных мастерских.

Георгий Рерберг: Кстати, я уж не помню, эти гайки были осмыслены в результате? Кидание гаек с марлевыми завязочками? Я тоже не был этим приемом доволен. Слабовато как-то драматургически. Хотя, может, я и не прав здесь[373].

Гайки с завязочками были в одном из первых вариантов сценария. Скорее всего, их придумали Стругацкие.

Сложнее было с сумкой Писателя. Тарковский хотел, чтобы это было нечто случайно прихваченное, мимоходом. Остановились на обычном белом целлофановом пакете. В нем были сигареты и бутылка со спиртным. Андрей Арсеньевич выбрал бутылку от виски «Баллантайн», попросил смыть наклейку.

Мелкие предметы реквизита я придумывал и делал сам еще в Москве. Писатель в первых вариантах сценария курил, и нужно было сделать несколько пачек для сигарет и коробки спичек. Я спросил Тарковского, какими они должны быть. Андрей Арсеньевич сказал: «Не советскими и не похожими на известные фирмы». Это потребовало нескольких дней работы. У меня уже имелся подобный опыт: на фильме «Восхождение» мы с замечательным художником Валерием Костриным делали копии немецких спичек и сигарет. Здесь я решил делать разные варианты спичек — книжечками и коробками, бросающимися в глаза и совсем неприметными. То же было и с сигаретными пачками. Я показал их Тарковскому, он выбрал оранжевую пачку с темно-синей надписью. Потом спросил: «Кто это делал?» — «Я». Андрей Арсеньевич только поджал нижнюю губу, не сказав ничего. К моменту съемок режиссер передумал и утвердил более неприметную пачку, а вместо спичек — дешевую газовую зажигалку. А потом по решению режиссера писатель в «Зоне» и вовсе не курил.

Тарковский выбрал путь к электростанции. Актеры двигались от камеры на общем плане, через поляну, забирая немного вправо, мимо огромных труб, лежавших на земле. Потом поднимались по склону, под углом почти в 45 градусов, вдоль сливного желоба к концу почти пересохшего водоподводного канала. Канал был на возвышенности, выше крыши электростанции. Путешественники останавливались в конце канала у решеток и запорных щитов, осматривались, осторожно спускались к зданию электростанции с обратной стороны и входили в здание.

В ходе съемок и пересъемок их маршрут неоднократно менялся. За два года не осталось ни одного возможного пути, по которому бы они не прошли. В итоговом монтаже проходы были сокращены до необходимого минимума. Со стороны все это выглядело достаточно странно. Сталкер бросал гайку с бинтами, и три взрослых человека осторожно шли, стараясь ступать след в след. Останавливались. Сталкер всматривался в окружающий пейзаж, снова бросал гайку, прислушивался, иногда даже принюхивался, после чего путешественники двигались дальше. Лица актеров были чрезвычайно серьезны, напряжены и сосредоточены. Возникало тревожное предчувствие чего-то необычного и опасного.

Посмотрев фильм через два года, я был поражен, что странные и нелогичные действия персонажей не выглядят таковыми: они идут среди мирной, пасторальной растительности, но почему-то озираются и боятся, хотя их ничего не пугает, или лежат в воде, когда можно лечь рядом на более сухие места. Но в том-то и заключался талант Тарковского, который манерой съемки и поведения актеров заставил зрителя поверить во все происходящее. И все эти непонятные, а то и абсурдные действия вызывают полное доверие зрителя.

Режиссер поначалу был немногословен, суховат, но энергичен. Постепенно он стал меняться — быстро двигался, излучал оптимизм. Указания были кратки, точны и не вызывали сомнений. От него исходила аура таланта и обаяния, и мы понимали, что делаем новое великое кино Андрея Тарковского.

Настроение у него было хорошее: он улыбался, шутил, перебрасывался дружескими репликами с Боймом и особенно с Рербергом. Чувствовалось, что они соскучились по совместной работе и общаются с удовольствием.

Алик Бойм советовался с Тарковским в основном по нюансам оформления кадра. Их отношения в работе были нормальными и заинтересованными. Погода в Эстонии стояла переменчивая, раз двадцать за день срывался дождь, было пасмурно — именно так, как нам нужно для съемок. Конечно, весь день бродить по мокрой траве и лужам в набухшей от сырости одежде и чавкающих промокших ботинках было неприятно. Но мы были молоды, и нам все было нипочем. По вечерам часть съемочной группы оздоровлялась традиционным русским средством — водкой, которую пили пока в умеренных количествах.

* Вилли Геллер: Я бывал на съемочной площадке в основном утром или вечером, когда нужно было привозить или забирать Андрея. Поначалу я ездил туда почти каждый