было рассмотреть как следует. Уолтер взирал на него, испытывая наполовину благоговение, наполовину страх.

– Я пришел туда, куда ты говорил, – сказал Уолтер. – Да, пришел. Жду здесь, не знаю точно сколько. Но я взял с собой фонарь, как ты и просил. На этот раз ты возьмешь меня с собой? Ты обещал, Джейкоб…

– У нас мало времени, – прервал его тот.

Уолтер энергично кивнул, но не двинулся с места.

– Да, да, конечно, ты прав, – пробормотал он. – Нам нужно спешить.

Но потом он бросил на Джейкоба тревожный взгляд:

– Но ты ведь возьмешь меня с собой? Ну, я имею в виду, просто…

– Да, Уолтер.

Неказистый мужчина сглотнул:

– Сегодня вечером? Прямо сегодня вечером? Может, мне нужно подготовиться, взять что-нибудь, ну, там, сумку, вещи…

Джейкоб посмотрел на Уолтера, дрожащего от холода, страха или чего-то еще, и ничего не произнес, ощущая нарастающее раздражение.

– Просто у меня с легкими непорядок, – продолжил тот. – И ты сказал – ну, то есть не знаю, помнишь ли ты, – но ты обещал, что поможешь мне с этим. Якобы есть способ…

Джейкоб преувеличенно внимательно всматривался в глубину туннеля.

– Просто… эм-м… ты мой друг, и ты говорил, что поможешь…

– Уолтер, – холодно произнес Джейкоб. – Я твой друг. Твой единственный настоящий друг. И я пришел за тобой. Сейчас. Теперь ты должен идти впереди и следить, чтобы рядом никого не было. Меня не должны увидеть. Ты сделаешь это для меня? Когда я найду то, за чем пришел, мы уйдем вместе.

Коротышка торопливо закивал:

– Ага, точно. Ребенка. Так?

– Да.

Уолтер снова сглотнул:

– А, ну да, точно. Извини. Ага, я пойду впереди.

И он странно, точно крыса, суетливо потрусил по туннелю, держа опасно раскачивающийся фонарь в вытянутой руке. Джейкоб последовал за ним.

Ребенок был рядом. Он чувствовал это.

Темнота туннеля стала серой. Впереди замаячил выход. Наконец Джейкоб бесшумно проскользнул сквозь разлом в стене в сумрачный подвал Карндейла, ощутил знакомый запах и услышал скрип старых половиц. Уолтера видно не было. Джейкоб смахнул с лица липкую паутину, и тут на него нахлынули воспоминания – он замер на пороге и закрыл глаза.

Дом. Он был дома.

Прождав уже больше часа, Эбигейл Дэйвеншоу поднялась со стоявшего в вестибюле дивана и мрачно направилась в столовую. «Не стоит волноваться», – сказала она себе.

Дети приедут. Они ведь всегда приезжали. Приедут, если не сегодня, то утром.

В столовой было тихо и темно. Все было убрано несколько часов назад. У нее не было аппетита, но, возможно, чашка чая успокоит ее нервы и поможет уснуть. Днем она распорядилась оставить для запоздавших детей какую-нибудь еду и теперь громко спросила об этом – на вопрос никто не ответил. Эбигейл прошла на кухню, в которой тоже никого не было, но когда повернулась, чтобы выйти, то почувствовала, что из подвала дует слабый ветерок.

Сначала она подумала, что это сквозняк из приоткрытой двери или окна. Но в воздухе стоял странный кислый запах сырости, исходивший словно из опустевшей могилы. Эбигейл спустилась по лестнице в подвал. Она плохо знала эту кладовую, так что осторожно следовала за сквозняком, нащупывая путь вдоль стены. Вдруг она почувствовала, что одна из полок была явно сдвинута в сторону, нащупала холодные края открытого входа в подземелье и все поняла.

Мисс Дэйвеншоу прожила в Карндейле достаточно долго, чтобы услышать истории о туннелях под поместьем. Она знала, что из кабинета доктора Бергаста есть подземный ход к острову, к орсину. Но о туннеле в подвале на кухне она не подозревала.

Эбигейл медленно двинулась назад, размышляя об этом. Затем поднялась на кухню. Увидев ее, служанка Мэри удивленно вскрикнула, но мисс Дэйвеношоу не стала ее успокаивать, а лишь твердо сказала:

– Пошлите за мистером Смайтом. И за миссис Харрогейт, если сможете ее найти. Скажите, чтобы они принесли фонари. Нужно внимательно осмотреть подвалы, там кто-то есть. Поторопитесь.

– Да, мэм, – покорно ответила девушка, уловив в ее голосе властные нотки.

Эбигейл прислушалась к удалявшемуся стуку каблуков и подумала о том, что в туннель мог спуститься кто-то из детей, юных талантов. Но это было опасно, и если они заблудятся…

Тогда ей не пришла в голову мысль о том, что вход в подземелье оказался открыт по совершенно противоположной причине: кто-то пытался не покинуть Карндейл, а проникнуть внутрь.

Теперь действовать следовало быстро.

Джейкоб поспешил вверх по лестнице, через кухонные помещения, по задним коридорам к лестнице для слуг, еще через два пролета к комнатам в верхней части восточного крыла. Было странно вновь испытывать знакомые ощущения. Он знал эти залы, эти комнаты, все поместье, как будто жил в нем всегда и никогда не уезжал, – знал, несмотря на все произошедшие в последнее время перемены: странная полка, новые обои, акварель в рамке над комодом, которого раньше тут не было.

Он даже удивился тому, насколько его разозлили эти ощущения. Но еще его застала врасплох тоска, нахлынувшая на него, когда он крался по тусклым коридорам. По пути он никого не встретил, но чувствовал сквозь стены спящих воспитанников, молодых талантов, видящих сны о своей грядущей жизни, ощущал старых талантов, почти уже мертвых, сухих и тонких, как бумага. Они ничего не значили для него. Эти люди ничего не сделали, чтобы помочь ему, вернуть его из другого мира, не предложили убежище, когда он, содрогаясь от страха, разглядел истинное обличье другра. Где-то впереди удивительно ловко, прикрыв фонарь, двигался Уолтер, время от времени с трудом подавлявший кашель. Похоже, он оказался не настолько бесполезным, как он думал. Сам же Джейкоб шел спокойно, широкими медленными шагами, как будто эти комнаты и это поместье были его собственностью.

Но он не был так спокоен, как могло показаться со стороны. Джейкоб внимательно прислушивался, не раздастся ли откуда-нибудь какой-нибудь звук. Ведь по этому же дому сейчас бродит Генри Бергаст, беспокойный, яростный, подозрительный.

Джейкоб встречал таких людей, как он, еще будучи беспризорником в Вене. Мужчин, которые точно знали, чего хотят, и не позволяли никому и ничему вставать у них на пути – ни жалости, ни презрению, ни человеческой слабости. Его брат, Бертольт, стал жертвой именно такого человека. У герра Гульда, начальника всех трубочистов, был огромный круглый живот, похожий на барабан, красное лицо и ладони размером с лопаты. Узнав, что Бертольт застрял в дымоходе на другом конце города, он примчался, обвязал мальчика веревками и принялся изо всех сил тянуть, не обращая внимания на крики боли. Джейкоб хотел подбежать к нему, остановить его, но не смог; он был слишком мал, собравшаяся толпа удерживала его, а его таланта просто не хватило на что-то полезное. Бертольта вытащили из трубы мертвым, со сломанной шеей. Когда никто герра Гульда не видел – точнее, никто, кто мог бы ему помешать, а значит, Джейкоб и другие мальчишки-трубочисты были не в счет, – тот отвез тело Бертольта в переулок и бросил в кучу мусора. Джейкоб просидел в грязи у тела брата несколько часов, несмотря на сгущающуюся ночь, а когда наконец поднялся, стал уже совсем другим человеком.

По крайней мере, так он вспоминал те события сейчас. Было ли так на самом деле или нет, теперь сказать не сможет никто. Однако для него самого именно смерть брата стала поворотным событием, навсегда изменившим его и открывшим его сердце навстречу другру.

Тогда он, девятилетний мальчик, положил Бертольта на спину, скрестив его маленькие руки на груди, отер с его лица и шеи копоть и грязь и, ослепленный яростью, пошел искать герра Гульда. Его прогоняли изо всех питейных заведений и борделей, но наконец он нашел начальника в игорном притоне на Унтерштрассе. Вышибала принял его за посыльного и пропустил внутрь. Джейкоб стоял в тени посреди шума, наблюдая за тем, как герр Гульд смеется, пьет, играет в карты; внутри мальчика кипели злость, ярость и все другие чувства, какие у него только остались, – и вот талант внутри него буквально взорвался. Пыль налетела на него, закружилась вокруг его ладоней, их пронзили боль и холод, голова закружилась. Он поднял руки. Его щеки были влажными.

А потом пыль вылетела из его распростертых пальцев, обвилась канатами вокруг огромного живота мерзавца, его груди, горла. И начала сжиматься. Фонари во всем зале замерцали. Посетители падали, опрокидывали столы, пытались выбраться на свободу, шлюхи кричали от страха. Лицо герра Гульда покраснело, потом побагровело, глаза наполовину вылезли из орбит,